Дэрил Грегори - Пандемоний

— Дэл, — произнес я и, втянув в себя воздух, закашлялся. — Дэл Пирс.

Она смотрела на меня своими широко посаженными глазами и с полминуты помолчала.

— Вы страдаете одержимостью, — произнесла, наконец, Мариэтта, — причем последний приступ был недавно.

Она почувствовала сидящую во мне тварь, уловила присутствие Хеллиона. Правда, интерпретировала по-своему, приняла за что-то другое, за какое-то остаточное явление. Но то, что уловила — это точно. Я ни разу не встречал человека, способного на такие вещи.

— Откуда вы знаете? — спросил я.

— Потому что вы из тех, что вечно ищут на свою задницу приключений. — Она поправила сумку и крепче ухватилась за ручку чемодана. — Вам бы все в игры играть: щекотать себе нервишки пентаграммами и заклинаниями, возносить молитвы непонятно какому богу, а потом вы удивляетесь, что наутро просыпаетесь невесть кем. Только теперь это случилось по-настоящему, а ты даже не знаешь, в какое дерьмо вляпался.

Я хотел было потереть руку, но подумал, что от этого будет лишь больнее, и не стал.

— Я не понимаю и половины того, что вы говорите.

— Еще как понимаешь. Ты хотел, чтобы доктор Рам сказал тебе, что ты не такой, как все. И что было потом? Ты вышел из себя? Может, скажешь полиции, что не помнишь собственных действий, потому что вроде бы как вырубился? Что утром проснулся и обнаружил у себя в руке пистолет?

— Доктора Рама застрелили?

Мимо нас проехала еще одна «скорая» на сей раз красно-белый фургон. Мать Мариэтта повернулась ко мне спиной и зашагала прочь от отеля. Я бросился ей вдогонку, хотя и держал дистанцию на расстоянии вытянутой руки.

— Прошу вас, скажите мне, — умолял я, — как он умер. В него стрелял демон? И если да, то какой?

— Тот, у которого был при себе пистолет сорок пятого калибра, — ответила она.

— Черт! — выпалил я.

Точно такой был у моего отца.

Я не помнил, вынимал я пистолет или нет. Я ушел с вечеринки, попытался найти свой номер и потом… ничего. Впрочем, демону ничего не стоило прихватить с собой пистолет.

— Разумеется, это только слухи, — добавила мать Мариэтта. — Возможно, это был не Правдолюб. Уверяю вас, подробности, если они вас интересуют, можно будет прочесть в газетах.

Мы дошли до светофора на Лейк-стрит, туда, где серебряные небоскребы сливаются воедино. Справа от нас располагался небольшой парк.

Мариэтта указала на витрину за моей спиной.

— Закажите для меня кофе на вынос, мистер Пирс.

На углу располагалась кофейня.

— Не понял?

— Черный кофе, два кусочка сахара.

Она стояла и ждала, уйду ли я. Нет, ждала, когда я, наконец, уйду.

Может, потому, что она священник, а может, потому, что женщина. Или потому, что женщина-священник. Но я не мог не выполнить ее просьбу.

Очередь к прилавку протянулась почти до самой двери, и я неожиданно вспомнил, что для тысяч, да что там тысяч, для миллионов людей прошлым вечером ничего необычного не произошло. Они проснулись в той же постели, в какую легли спать накануне, рядом с теми, с кем они спят вместе вот уже многие годы. Для них это была обычная кофейная пауза, очередная чашечка бодрящего напитка с молоком и горячей булочкой, после которой они снова поспешили к себе в офис, чтобы удалить из почтового ящика очередную порцию спама. Бедные заблудшие овечки. Они были защищены от демонов не лучше, чем тот несчастный, что стал накануне вечером жертвой Правдолюба, хотя наверняка не хотели в этом признаться. Они в равной степени уязвимы, просто им еще никто не поставил диагноз.

Очередь двигалась быстро, и уже через минуту стаканчик с кофе обжигал мне пальцы. Только пальцы: я держал стаканчик в левой руке. Ладонь была перебинтована толстым слоем марли, и я ничего не чувствовал. Мать Мариэтта попросила два кусочка сахара, но кусочков сахара не оказалось. Впрочем, что это я? Когда я в последний раз видел кусковой сахар? Я насыпал в чашку сахарного песка. Подумав, добавил еще. И, похоже, перестарался.

Черт побери, чем это я занимаюсь?

Я надел на стакан пластиковую крышку, обошел столики и входящих внутрь посетителей и вскоре вернулся на улицу.

Мать Мариэтта стояла, прислонившись к стене. Глаза ее были закрыты.

— Ваш кофе, — произнес я.

Она открыла глаза, взяла у меня стакан, поднесла к губам, но пить не стала. Затем снова закрыла глаза, и пар, что поднимался из прорези в крышке, окутал ее лицо легким облачком. Дыхание ее успокоилось, тело слегка обмякло. В самое первое мгновение, когда я только заметил ее в фойе отеля, от меня не скрылось, что она пребывает в состоянии жуткого возбуждения, как тот электрон, что приготовился сменить орбиту. И вот постепенно — благодаря молитве или медитации — Мариэтта освобождалась от избытка энергии. Так сказать, выпускала пар.