Петроний Аматуни - Парадокс Глебова

— Приветствуем и мы тебя, уважаемый Ле, — сказал Шелест.

Познакомившись с нами, Ле повернулся и, ровный, как струна, вошел в дом, как бы приглашая и нас последовать его примеру.

Оставив кожаные куртки в передней на «ширпотребовской» вешалке, мы вошли в гостиную. Вошли и замерли…

В углу стоял фикус. С потолка на простом крученом шнуре свисала люстра с подобием электролампочек, ярко светившихся. На стене в превосходной раме висела старинная пасторальная картина…

Шелест подошел к тяжелому комоду и хотел пощупать кошку-копилку из многосемейной породы базарно-ягуарно-пантерового подвида «терракота-халтуриус», как верхний ящик не то угрожающе, не то услужливо выдвинулся сам, а кошка-копилка выпустила из щели в спине хорошо распыленную струю ароматной жидкости.

Андрей отскочил и ударился об острый угол стола.

— Черт! — пробормотал он. — Кто придумал такие квадратные столы?

— Квадратный?! — переспросил Глебов. Мы глянули на старинный массивный стол и обомлели: он уже становился идеально круглым! «Наверно, раздвижной», — подумал я, и тотчас стол раздвинулся и принял овальную форму…

Хоутон оробел и присел в кресло-качалку: мы увидели, как распахнулось окно, Боб плавно отделился от пола, перелетел на террасу, и кресло принялось так раскачивать его, что парню стало дурно.

— Остановите меня, остановите! — закричал он, и кресло не только исполнило его желание, но и вернулось на место.

Мы поняли, что в этом хитром доме надо держать ухо востро и удвоили осмотрительность.

Легкий вазон на столе подтанцовывал, набитый живыми гаянскими цветами, вот-вот готовый взлететь, а хрустальная пепельница рядом слабо светилась, и над ней носились объемные фигурки бегунов, пловцов, гимнастов — очевидно, кадры устаревшего гаянского телевидения, модного еще в те времена, когда телепатия только изучалась.

Зато круглый репродуктор на стене молчал и, неизвестно каким способом, наполнял комнату свежими волнами озонированного воздуха.

Металлический календарь на письменном столе отсчитывал время, а круглые часы, вероятно, превратились в термометр.

К швейной машине «Зингер», стоявшей в углу, я подбирался осторожно, готовый к немедленному отступлению, если она проявит агрессивность, но нрав у нее оказался кротким. Я даже рискнул нажать на ножную педаль…

В один миг она покрылась голубоватым ореолом и мягко застрекотала. Едва Боб успел крикнуть нам — «Ложись!», как «Зингер» послушно раскорячилась и легла на пол.

Тогда Хоутон, осмелев и ощутив в себе исследовательский зуд, обошел вокруг и скомандовал: «Встать!» — и «Зингер» встал.

— Гм… — произнес Боб. — Что же у тебя внутри?. «Зингер» раскрылся, и мы увидели большой набор всевозможных деталей машин и механизмов. Боб глупо расхохотался и хлопнул себя по ляжке.

— Идиот! — воскликнул он. — Это же гаянский вариант нашего детского «Механо»; у вас в России такую штуку для ребят называют «Конструктором». М-да, тут можно собрать, что угодно… Славно!

Евгений Николаевич, справедливо заключив, что никто и ничто здесь не желает причинить нам неприятность, коснулся дверцы полированной тумбочки: она отскочила и из нее вырвалось морозное облачко — холодильник!

Книжный бутафорский шкаф служил тамбуром коридора, ведущего в наши спальни. Но больше всего нам пришлось размышлять над иконой с лампадкой…

Мы же знали, что в истории Гаяны, к счастью, не было христианства: язычество древних перешло у них в искусство. Это не тормозило прогресс; на кострах не сжигались заживо талантливые люди; попы и монахи не развращали народ.

На иконе был изображен наш Георгий-Победоносец!

Едва Евгений Николаевич потянул за лампадку, как за сонетку, — Георгий-Победоносец пришел в движение. Мы увидели, что он уже одет в прозрачный скафандр и вооружен электрическим копьем. Началось сражение с драконом — чудовищем неведомой планеты, куда залетел на звездолете житель Земли.

Комната наполнилась визгом и шипением змей, звоном позывных и рокотом летящих на подмогу вертолетов. Евгений Николаевич снова дернул лампадку — икона приняла свой первоначальный вид. И тогда мы догадались, что это библиотека фантастических романов «в издании» стереофонического видеофона.

— Остроумно! — одобрил Хоутон. — Против таких «икон» возразить нечего…

Но курительный набор нас просто растрогал: «сигары» мы съели в тот же вечер — попробовав гаянский лечебный шоколад, а «папирос» хватило на месяц. Это были длинные, приятные на вкус таблетки, улучшающие пищеварение при перемене климата. Кстати, спички оказались тонизирующим средством.