Павел Амнуэль: Имя твоё...

– Я и туда дороги, к счастью, не знаю, – сказала женщина.

– Дай мне руку, отпусти меня из своих мыслей…

– Какое яркое солнце. И кто эти двое, идущие по тропинке нам навстречу?

– Я вижу, родная, и ты тоже видишь и понимаешь.

– Это мы, да?

Они узнали себя в двух тенях? Бородулин сделал шаг и неожиданно со всей четкостью предсмертного восприятия, когда сознание уже отрешено от реальности, но еще не получило сигнала о том, что можно покинуть настрадавшееся тело, он ощутил свое сродство с этими людьми, шедшими ему навстречу, и нежелание причинить им зло, более того, – он хотел, чтобы они, наконец, получили заслуженное, то, что должно им принадлежать, потому что так было предначертано в большом мире, о ком он ничего не знал. Стой, – сказал он себе, но продолжал идти, поняв вдруг, что оказался в этом теле случайно, только потому, что пытался его остановить, дотрагивался до него и был, похоже, заражен – не вирусом, конечно, а чем-то более проникающим и менее пригодным для описания.

Стой, – сказал он на этот раз не себе, а тому, кто впитал в себя его личность и пользовался ею, потому что иначе не был способен к принятию каких бы то ни было решений.

Почему же, – подумал Бородулин, тщетно пытаясь остановить тело Валеры, двигавшееся навстречу ярко освещенным фигурам мужчины и женщины, – почему ты не принимаешь моих решений? Ты не способен решать сам. Ты взял меня, чтобы я делал это вместо тебя. Я решил. Почему ты не выполняешь моего решения?

Расстояние сокращалось, мужчина и женщина стояли молча, взявшись за руки, между ними сейчас открылась еще более глубокая связь, нежели была прежде, им даже думать не нужно было друг о друге, чтобы понимать, сопереживать, ощущать, быть. А две их тени, которые медленно брели вслед за Валерой, все больше отдалялись друг от друга, мужская тень была более энергична и, протянув тень руки, могла даже коснуться Валериного затылка, а женщина отстала, она едва переставляла тени своих ног, Бородулин этого не видел, но каким-то образом знал и представлял.

Стой, – сказал он себе и этому телу, и понял ясным прозрением умирающего сознания, что остановить Валеру он сможет только одним способом: уйти, покинуть его, вернуться в себя, в больницу, где врачи, увидев изменения на экранах, уже суетились вокруг него, не ожидая от своих действий никакого реального эффекта.

Он должен был принять последнее решение: уйти – и умереть, или остаться – и вмешаться в судьбу этих двоих. Он, старший следователь Бородулин, вовсе не собирался вмешиваться в чьи-то отношения, он расследовал лишь насильственную смерть некоего Валерия Мельникова, и сейчас, принимая решение, понял, наконец, что расследование успешно завершено, все элементы мозаики сложились, и, когда он рассмотрит на свет сделанное им самим, то сможет, наконец, уйти, не оставив Валере возможности выбора.

Эта женщина, Алина Грибова, и этот мужчина, Вениамин Болеславский, – две половинки единой человеческой сути, две клона одной души, бродившие по бесконечному мирозданию в поисках друг друга. Валерий Мельников – клон их сутей, не позволявший двум половинкам, двум частям магдебургских полушарий, соединиться, прилипнуть друг к другу навсегда, так, чтобы никакие силы не могли их более разлепить.

Они узнали друг о друге и узнали друг друга. Энергия притяжения оказалась больше энергии отталкивания. И тогда появился нож. Валера сам принес его, потому что, выполняя свою программу, понимал: это единственное, что ему осталось, если он хочет правильно завершить свою жизненную миссию.

Но всплеск энергии, которой обладала в тот момент Алина Грибова, оказался значительно больше, чем мог рассчитывать Валера. Он не знал, что она уже встретилась со своей половинкой, что начались резонансные процессы во множестве миров, не знал, что проиграл эту часть своей программы.

И нанес себе удар. Бородулин ясно это увидел, будто сам в тот момент находился в узкой и темной прихожей.

– Что ты? – сказала Алина, и я посмотрел ей в глаза, прочел в них все, что происходило вчера между ней и второй частью ее сути, я поднял руки, чтобы защитить если не глаза, то мысли, душу, лавина ударила в меня, как таран, смяла меня, я захлебнулся в этом сладком потоке, в медовом вязком любовном экстазе, я не принимал решения, я только выполнил программу. Клон выполняет программу, заложенную в него от рождения.

Нож лежал в моем кармане, я достал его и взял себе. Это оказалось совсем не больно. Еще не понимая происходившего, Алина опустилась передо мной на колени и тронула рукоять ножа.