Павел Амнуэль: Имя твоё...

А Валера оказался Валиным родным братом. Сначала, когда она нас познакомила, я даже решила, что они близнецы, так много у них было общего в чертах лица.

Они не могли быть близнецами, Алиночка, потому что жизненные их сути диаметрально противоположны… Да, я это сейчас понимаю, и тогда я, конечно, тоже знала, что они не близнецы, Валера на три года старше сестры. Они не очень-то и дружили – настолько «не очень», что Валера, живший в нескольких кварталах от Вали с Толиком, бывал у них хорошо если раз в полгода, а к себе не приглашал вообще. Он жил в купленной квартире, где сестра с мужем не были ни разу. Я слышала от Вали, что у нее есть брат, и когда разговор заходил о Валере, Валя хмурилась, закусывала губу, не говорила о нем ничего плохого, но чувствовалось, что разговор о брате ей не очень приятен. Значительно позднее я узнала причину этой неприязни и отчуждения, а в тот вечер передо мной был молодой красивый мужчина: высокий, но не каланча, скуластый, но не настолько, чтобы скулы составляли главную достопримечательность узкого лица, и главное – с огромными серо-зелеными глазами, абсолютно к этому лицу не подходившими, будто солнечный луч, пересекающий картину с изображением дождливой осенней улицы.

«Это моя лучшая подруга Алина», – сказала Валя, представляя меня своему брату, зашедшему по случайной, казалось бы, причине: недели три назад, когда Толик вешал в гостиной книжные полки, Валя одолжила у брата дрель, и теперь этот инструмент ему срочно понадобился.

– Алина, – повторил Валера и посмотрел мне в глаза.

Не могу тебе описать, что я в тот момент почувствовала… И не нужно, Алиночка, я все вижу и попробую описать тебе сам. Когда всматриваешься в себя другими глазами, замечаешь, наверно, такие детали, которые сама не помнишь…

Он, кстати, не смотрел тебе в глаза. Он никогда – ни разу! – не посмотрел в твои глаза прямо, а не искоса… Да? По-моему, ты неправ, Веня, я ведь… Вспомни, Алиночка, не то вспомни, что ты сама создала для удобства воспоминаний, а то, что происходило на самом деле и что, конечно, тоже отпечаталось в памяти, но было поверх всего задернуто тонкой тканью искусственных впечатлений, создаваемых подсознанием, чтобы от себя же спрятать неудобное, неприятное и, в конечном счете, ненужное.

Ты видела его взгляд, направленный куда-то тебе в подбородок, и тебя поразило, что – так тебе показалось! – взгляд этот вполне материален, ты видела два серых полупрозрачных луча, источниками которых были зрачки Валеры, лучи эти, разрывая на своем пути воздух, тянулись к твоему подбородку и губам, и ты почувствовала жар в том месте, где взгляд проникал в твою кожу, взрезая ее будто скальпелем. Было больно, но было и приятно – тепло, спокойно, хорошо.

Боль и спокойствие. Боль и ощущение тепла. Впрочем, укол боли был мгновенным, а тепло и спокойствие остались. Тебе почему-то вспомнилось в тот момент, как у тебя в детстве брали в поликлинике кровь для анализа. Сначала был острый укол, и ты вся напрягалась, готовая заплакать, но в следующую секунду боль волшебно исчезала, оставляя ощущение теплоты, истекающей из пальца.

«Алина», – повторил Валера, и боль окончательно исчезла, и лучи истончились тоже, стали прозрачными, но узлы уже были завязаны, хотя ты не понимала этого, для тебя этот мужчина все еще был братом Вали и не больше. К тому же, личностью не очень приятной – во-первых, сказывалось Валино отношение, а во-вторых, обошелся он с тобой не очень-то вежливо: постоял, посмотрел и, в конце концов, отвернулся, дав понять, что не ты ему нужна, а Толик, и не Толик, собственно, а его дрель, забрать которую он явился в такой неурочный час. Знал бы, что у сестры гости, пришел бы в другое время.

Он отошел, а я стояла посреди комнаты, ноги стали ватными, в голове шумело, подбородок был теплым, и казалось, с него что-то капает. Я даже руками потрогала и, ничего не обнаружив, испытала странное сожаление.

Вышла в кухню, где Валя нарезала хлеб для бутербродов, взяла в руки второй нож и молча принялась помогать подруге.

«Твой брат, – спросила я неожиданно для себя, – он сильная личность?»

Валя пожала плечами, она не хотела говорить о брате.

«Он вообще не личность, – сказала она, наконец. – Водопроводчик».

Должно быть, в ее понимании эта профессия ставила человека на нижнюю ступень социальной лестницы. Вроде золотаря или ассенизатора.

«Водопроводчик», – повторила я, и мне представились чистые струи воды, бьющие из земли в небо, и Валера-укротитель, одним движением руки заставляющий эти пенные фонтаны становиться уже или шире, выше или ниже.