Наталия Лазарева - Листьев медь (сборник)

– Вы стремитесь к плавности, к неразрывной кривой, к дуге. Вы стремитесь к недостижимому!.. А вам всего лишь нужно стать шаром. Шаром! Ясно вам, сундуки неповоротливые! Да знаете вы все – выстраиваете себе все более мелкие ступени и заполняете пространство мельчайшими гранниками. Ну, так – чего трусите? Еще же чуть-чуть… Еще чуть-чуть, бесконечно малые, в пределе… В пределе у вас получится!

Они сдвинулись, они стали меняться, уже не было скрежета и стонов, словно шла какая-то слаженная работа. И только тот голос ощущение, что исходил от ЧЯ становился все тише и тише, стенки его дробились, размывались, в полу возникали выступы, непонятные черные наледи, носы, углы, отсвечивающие обломки…

Аким шел со встречи с Флоранс в каком-то тумане. Ему вовсе не казалось, что знакомство было полезным, и что он узнал бездну нового. Итак, она, кажется, собирается по каким-то своим каналам оказать помощь выпавшим. Для этого у нее есть некий человек, Братец, которого надо вытащить и приставить к нам. Чушь… все чушь… Она – там, а мы – здесь. Здесь у нас не устланы полы коврами и нет такого свежего запаха. Здесь по всякому пахнет. А кристаллики-то они наши покупают, наши… И нет им дела до Марика и Кати… И что будет теперь с ним, с Акимом, после того, как он сходил в Международный центр по фальшивому билету и поговорил с представительницей Комитета по спасению? Худо.

Сегодня у Чубарова образовывался библиотечный день, а завтра он шел на занятия к третьей паре. Поэтому он завернул в дворницкую, отдал дворничихе талоны на духи, которые ему уже, как он полагал, никогда не понадобятся, взял у нее темно-зеленую бутылку и с оттопыренным карманом вернулся домой. Дома было все неплохо, только дверца стенного шкафа оказалась чуть приоткрытой, и стало ясно, что за ней пусто и сумки с академическим комбинезоном нет. Еще и поэтому зеленая бутыль дворничихи оказалась очень к месту.

На другой день проснулся он поздно, очень хотелось есть. Продуктов не было, но он заставил себя не думать об «изымании вовремя талонов» и распределяющих пунктах. Он вышел из дому и в уголке своего почтового ящика заметил небрежно спускавшуюся длинную нитку, словно бы выдернутую их чьего-нибудь рукава. Аким взял нитку и накрутил ее на палец, как будто хотел проверить, на какую букву имя девушки, которой он понравился. Получилась буква З, и Чубаров понял, что Ежик вызывает его на свидание в Парке Горького на зеленой скамейке за музыкальным фонтаном.

Есть хотелось очень, в голове шумело, поэтому Чубаров решил сходить в самобранку, хотя уже пользовался ею дважды в этом месяце. Конечно, бесплатные пункты питания можно было посещать всем без ограничения, но, в основном, ими пользовались как-то не приспособленные к этой жизни люди, идущие по обочине, не встрявшие в общий строй, не умеющие тянуть общую лямку, не попавшие в колею… В общем-то, их можно было назвать и выпавшими, но это словечко прилепилось к другим.

Женщина-вахтер в белом кителе на входе радостно улыбалась и совала в руки пришедшему личную бумажную салфетку, но Чубаров прекрасно знал, что она запомнила первые его два посещения в этом месяце, тем более, что он жил недалеко. Но сейчас ему было все равно. В самобранку, кстати, по негласному распоряжению просто обязаны иногда заходить приличные люди – специалисты среднего и даже высшего звена, сотрудники различных комитетов и даже правительственные чиновники, а также люди науки и искусства. Так что Чубарова никто бы не стал обвинять, но все же…

Ему было все равно, и, тем не менее, какое-то неприятное ощущение не отпускало его. Постоянно казалось, что кто-то смотрит в спину. Казалось это давно, может быть, даже все последние годы. Но сейчас это был особый, давящий взгляд, он ощущал его затылком, макушкой. Чубаров даже боялся привычным жестом поднести пальцы к волосам и дернуть прядь. Взгляд сзади делал руку тяжелой, а пальцы негибкими. Аким обошел самобранку несколько раз, свернул за угол, потом вернулся, все же вошел в дверь, получил вежливую кривоватую улыбку белого кителя, скомкал в кулаке салфетку и пошел к раздаточной. Когда он сел за столик и принялся за горячую рисовую кашу с мясом, ему даже стало хорошо. Холодный витаминный напиток вселял бодрость, и Чубаров чуть увереннее стал смотреть по сторонам. За его столиком сидели две старухи, чинно подбирающие рисинки, откусывающие по маленькому куску хлеба, сгребающие скрюченными пальцами крошки и отправляющими их в рот. Старух здесь было много больше, чем пожилых мужчин. Последние ходить сюда стеснялись, и предпочитали столовые при заводах, где когда-то работали – их пускали. Да и вообще стариков в городе было меньше, они жили короче старух. За столиком сбоку сидела молодая женщина с ребенком – это редкость. Дети обычно находились в яслях или садиках. Но та женщина, видимо, была не в струе, не в колее, вообще нигде. Но ребенка родила, скорее всего, не оформляя официальных отношений с его отцом – и теперь прижимала маленькую крепкую девочку к своему почти детскому еще телу и совала ей в рот ложку с кашей. Страшного в этом ничего не было, но что-то «не в колее» тут же чувствовалось и заставляло отводить глаза. А, отведя глаза, Чубаров тут же уперся в непонятное.