Ричард Морган - Видоизмененный углерод

— Заглушите двигатели и не двигайтесь с места, — прохрипел громкоговоритель.

Вокруг лимузина быстро собиралась толпа. Люди спешили протиснуться мимо, толкаясь и пытаясь узнать, что происходит. Я прижался к стене дома, проверяя, чем обернулось для меня падение. По тому, как быстро перестали болеть онемевшие плечо и спина, я понял, что на этот раз все прошло достаточно благополучно.

— Поднимите руки над головой и отойдите от машины, — донесся металлический голос полицейского.

Поверх моря качающихся голов я разглядел водителя, выбравшегося из лимузина и принявшего предписанную позу. Похоже, он был несказанно рад, что остался в живых. Я мимолетно подумал о том, почему подобный тип нейтрализации безобидных противников не слишком популярен в тех кругах, куда я попал.

Наверное, слишком многие хотят со мной расправиться.

Пятясь, я отступил от толпы, затем развернулся и скрылся, используя ярко освещенную анонимность вечера в многолюдном городе.

Личное, как все любят повторять, мать их, является уделом политики. Так что если какой-нибудь идиот политик, облеченный властью, попытается претворить в жизнь политику, причиняющую страдания тебе или тем, кто тебе дорог, ПРИНИМАЙ ЭТО КАК ЛИЧНОЕ ОСКОРБЛЕНИЕ. Злись. Заводись. Машина правосудия тебе не поможет — она холодная и неповоротливая и она принадлежит сильным мира сего, как железом, так и программным обеспечением. От рук правосудия страдают лишь маленькие люди; те, в чьих руках власть, с улыбкой ускользают от неё. Если хочешь добиться правосудия, вырви его у них из рук. Пусть это станет твоим ЛИЧНЫМ делом. Причиняй как можно больше разрушений. ГРОМКО ЗАЯВИ О СЕБЕ. Только в этом случае у тебя появится надежда, что в следующий раз к тебе отнесутся серьёзно. Посчитают опасным. И пойми правильно: это ЕДИНСТВЕННОЕ, что отличает в глазах политиков игроков и мелкую сошку. С игроками надо договариваться. Мелочь просто устраняют с дороги. И снова и снова политики будут венчать твою ликвидацию, твои мучения и жестокую смерть самым страшным оскорблением, утверждая, что это высокая политика, так устроен мир, жизнь у нас суровая и не надо принимать случившееся как ЛИЧНУЮ ОБИДУ. Так вот, посылай их ко всем чертям. Пусть это станет личным.

Когда я вернулся в «Город утех», над Бей-Сити уже поднимался холодный голубой рассвет, и все поверхности были покрыты влажным вороненым блеском недавно прошедшего дождя. Остановившись в тени под опорами автострады, я некоторое время стоял, глядя на пустынную улицу, пытаясь обнаружить малейшее движение. Мне нужно было пробудить соответствующее настроение, но в прохладном свете нарождающегося дня сделать это было непросто. Голова раскалывалась от необходимости быстрой обработки больших потоков данных, а где-то на задворках сознания плавал образ Джимми де Сото, неугомонного демона.

«Куда ты направляешься, Так?»

«Нанести кое-кому органические повреждения».

«Хендрикс» ничем не смог помочь относительно клиники, в которую меня отвезли. По тому, что Дийк пообещал Октаю показать диск, когда они вернутся «с того берега», я заключил, что клиника находится на противоположной стороне залива. Вероятно, в Окленде. Но сама по себе эта информация не имела никакой ценности даже для ИскИна. Как оказалось, все побережье залива кишело подпольными заведениями, занимающимися незаконной биотехнической деятельностью. Поэтому мне пришлось восстанавливать путь с самого начала.

«Закуток Джерри».

Тут от «Хендрикса» было больше прока. Недолго повозившись с дешёвой системой защиты, отель вывел на экран моего номера подробное описание внутренностей клуба. Поэтажный план, служба охраны, распорядки дежурств и смены. Я несколько мгновений изучал описание, разжигая задремавшую ярость, вызванную допросом. Как только небо за окном начало бледнеть, я нацепил кобуры с «немексом» и «Филипсом», прикрепил нож «Теббит» и отправился задавать кое-какие вопросы.

Возвращаясь в отель, я не заметил признаков «хвоста»; когда я уходил, его тоже не было. Наверное, и для него так будет лучше.

«Закуток Джерри» при свете дня.

Какой бы налет дешёвой эротической мистики ни окружал заведение ночью, сейчас от него не осталось и следа. Неоновые и голографические вывески, закрепленные на фасаде здания, поблекли, превратившись в кричащие безвкусные украшения на старом платье. Взглянув на танцовщицу, так и не выбравшуюся из стакана, я подумал о Луизе-Анемоне, замученной пытками до смерти, из которой ей не позволяет вернуться религия.