Ричард Морган - Видоизмененный углерод

— Чушь собачья. Мики Нозава никогда не снимался в порнухе. Ему это не нужно.

— А кто говорит о нужде? Парочка куколок, с которыми он игрался, — лично я занималась бы с ними и совершенно бесплатно.

— Чушь. Собачья.

— Клянусь Господом Богом. В оболочке с европейскими глазами и носом, которую Нозава списал в утиль после автокатастрофы. Он там ещё совсем молодой.

В этом баре стены и потолок были увешаны нелепыми музыкальными инструментами-гибридами, а полки за стойкой заставлены древними бутылками, затейливыми статуэтками и прочим никчемным хламом. Уровень шума относительно низкий, и я пил что-то такое, что на вкус не походило на отраву, причиняющую слишком много вреда моей системе. В воздухе чувствовался слабый привкус мускуса; на столиках стояли вазочки с леденцами.

— Зачем ты это делаешь, твою мать?

— Что? — обалдело тряхнула головой Трепп. — Держу кошек? Мне нравятся ко…

— Работаешь на эту долбаную Кавахару. Это же жертва аборта, треклятая шлюха-маф, не стоящая даже пепла от сигареты. Так почему же ты…

Трепп схватила меня за руку, которой я оживленно жестикулировал, и на мгновение мне показалось, что драки не миновать. Во мне пьяно ожила нейрохимия.

Но вместо этого Трепп с любовью обвила моей рукой свое плечо, привлекая к себе. Моргая по-совиному, она заглянула мне в глаза.

— Слушай, что я тебе скажу.

Наступило затянувшееся молчание. Я подождал, пока Трепп, сосредоточенно нахмурившись, сделает большой глоток из бокала и поставит его на стол с преувеличенной осторожностью. Наконец она погрозила пальцем.

— Не суди и не судим будешь, — запинаясь, промямлила она.

Другая улица, спускающаяся вниз. Идти вдруг стало легче.

Над нами в полную силу высыпали звезды, более яркие, чем те, что я видел в Бей-Сити. Остановившись, я задрал голову, наслаждаясь зрелищем ночного неба, пытаясь отыскать взглядом созвездие Единорога.

Тут. Что-то. Не так.

Чужое небо. Ничего знакомого. У меня под мышками выступил холодный пот, и внезапно отчётливые яркие точки превратились в армаду, надвигающуюся извне, готовящуюся начать бомбардировку планеты. Марсиане вернулись. Мне показалось, я вижу их, выжидательно кружащих в узкой полоске неба над нами…

Я начал падать, и Трепп едва успела меня подхватить.

— Эге-ге! — рассмеялась она. — Что ты там увидел, кузнечик?

Чужое небо.

Становится все хуже.

В другом туалете, залитом болезненно ярким светом, я пытаюсь запихнуть в нос порошок, который мне дала Трепп. Мои ноздри уже пересохли и горят, порошок постоянно высыпается обратно, словно показывая, что для этого тела уже достаточно. За спиной открывается дверь кабинки, и я бросаю взгляд в большое зеркало.

Из кабинки появляется Джимми де Сото, в полевой форме, испачканной грязью Инненина. В жестком свете туалета его лицо выглядит особенно плохо.

— Все в порядке, приятель?

— Не очень. — Я чешу ноздрю, в которой, похоже, начался пожар. — А ты как?

Джимми машет рукой, показывая, что жаловаться нечего, и приближается к зеркалу. Срабатывают датчики, реагирующие на свет, из крана начинает питься вода, и Джимми, склоняясь над раковиной, моет руки. Грязь и кровь, смытые с кожи, образуют густой бульон, закручивающийся крохотным водоворотом в сливном отверстии раковины. Я чувствую плечом прикосновение тела Джимми, но его единственный уцелевший глаз пригвоздил меня к отражению в зеркале, и я не могу или не хочу оборачиваться.

— Это сон?

Джимми пожимает плечами и продолжает опирать руки.

— Это край, — отвечает он.

— Край чего?

— Всего.

Всем своим видом Джимми показывает, что речь идёт о чем-то само собой разумеющемся.

— Мне казалось, ты приходишь ко мне только во сне, — говорю я, как бы ненароком бросая взгляд на его руки.

С ними что-то не так; сколько бы грязи ни отскреб Джимми, остается все больше и больше. Ею уже забита вся раковина.

— Что ж, можно сказать и так, приятель. Сны, галлюцинации, вызванные стрессом, или напряженная работа мысли, как сейчас. Понимаешь, это и есть край. Трещина в действительности. То, где наступает конец таким глупым ублюдкам, как я.

— Джимми, ты умер. Я уже устал повторять тебе это.

— Угу. — Он трясет головой. — Но для того, чтобы добраться до меня, ты должен сам спуститься в трещину.

Бульон из крови и грязи начинает стекать в раковину, и я вдруг понимаю, что, когда он вытечет весь, Джимми тоже исчезнет.