Владимир Михайлов - Властелин

— Наивный вопрос. Наша, конечно.

— Тебя не клонит в сон, Изар, от этих рассуждении?

— Напротив. Совсем расхотелось спать.

— Тогда продолжим. Ты, я думаю, ориентируешься в нашем законодательстве.

— Думаю, что в какой-то мере да. Конечно, сейчас мне потребуется…

— О том, что потребуется — потом. Сейчас скажи: когда возникли основы наших сегодняшних законов?

— Ну… с приходом нашей династии.

— Верно. А до нашего законодательства существовало другое. И третье. И четвертое. И то, которое мы считаем самым ранним, — свод эдиктов Азры Менотата. Я прав?

— Не нахожу никаких ошибок…

— Тогда скажи: какие из этих законов настоящие?

— Постой, Ум, разве можно так спрашивать? Для нас, конечно, настоящие — те, какими мы пользуемся сегодня: наши законы.

— Значит, остальные вовсе не были законами?

— Ну почему! Были — в свое время. Пока они действовали…

— Ага! Стало быть, они все же законы. Почему же тогда те истории — не истории? Не правильнее ли будет сказать: истории, но ныне утратившие свою действенность. Как и законы Азры.

— Гм… Я не думал в этом направлении. Но, в конце концов, почему вообще я должен этим интересоваться? История у нас есть…

— Правильнее будет сказать: была.

— То есть как?

— Да просто, Бриллиант Власти, очень просто. Та история, что была и которую ты называешь научной и настоящей, свою роль сыграла и больше не годится. Она отработала. Кстати, научных историй не бывает, как не бывает и научных законов. Бывают лишь соответствующие запросам времени и не соответствующие. Вот и все. Тебе, Изар, досталась нелегкая судьба. Со смертью твоего отца кончилась, если не бояться громких слов, эпоха. Тебе начинать новую. А новая эпоха — это и новые законы, и новая история…

— Постой, постой. Почему? Что такого произошло? Я вовсе не вижу никаких причин…

— А что ты вообще видишь?

— То же самое, что все.

— Все не видят ровно ничего. Они думают, может быть, что видят, но на самом деле лишь представляют то, что им велят представить. Нет, не приказывают, конечно, это все происходит мягче, деликатнее — и твоя любимая история тут играет не последнюю, совсем не последнюю роль. Как ни странно, в этом отношении наши люди пользуются полной свободой — свободой видеть не то, что есть на самом деле, но то, что им нравится, что они хотят видеть. Но для тебя, Изар, время этой свободы минуло. Отныне ты — Властелин. Ты Бриллиант Власти, но она — твоя оправа, и ты крепко зажат в ней. Так что отныне тебе очень редко будет удаваться делать то, что захочется. Примирись с этим.

— Я подумаю…

— Думать тут совершенно не о чем. Но если тебе угодно — думай. Однако лучше — о том, каков на самом деле врученный тебе мир.

— Полагаю, что знаю о нем достаточно много.

— Ты ничего не знаешь. И не должен был. Еще одна традиция. Основанная на требованиях рассудка. Если бы ты знал наш мир с самого начала, ты успел бы привыкнуть к нему, притерпеться. И сейчас не смог бы ничего другого, как продолжать начатое другими до тебя. Отцами, дедами… Ехать по той же дороге — лишь сменив возницу. По той же дороге, что не ведет никуда.

— Ты намерен поносить почивших Властелинов? Сказать, что они завели нас в тупик?

— Отнюдь, Властелин. Жизнь — это развитие. Развитие подобно лабиринту. Ты находишь верный путь. Но он будет верным лишь на каком-то своем отрезке — а потом разделится на два, три, четыре рукава — и верным окажется только один из них. Сейчас мир на распутье. Если бы не это, твой усопший отец мог бы еще некоторое время бороться с болезнью. Но власть, Изар, не только жизнь Властелина регулирует, но и смерть. Властелин умирает тогда, когда ему должно умереть. Иначе будущее его становится плачевным.

— Звучит оптимистически…

— Да — если сравнивать с тем, что тебе еще предстоит услышать.

— Хорошо. Я уже готов к самому худшему. Говори.

— Сделаем, с твоего соизволения, иначе. Сначала будешь говорить ты.

— О чем?

— О том мире, в котором, по твоему мнению, мы живем. Потом скажу я. Мы сравним. И ты сможешь начать думать.

— Ладно. Будь по-твоему…

Изар задумался.

В каком мире он жил до нынешней ночи?

Тот мир выглядел устойчивым, неизменным, единым, сильным и нерушимым. Одна Держава, один Народ, одна Цель.

Целью же было достижение Великого Мира.

Что такое Великий Мир, было не вполне понятно. Во всяком случае, Изар не смог бы объяснить смысл этих слов в немногих словах. Когда он начинал думать об этом, мысли как-то не собирались воедино. Представления о Великом Мире походили на загадочную картинку, где во множестве штрихов спрятано нечто. Оно там обязательно есть, но не всякий способен его выявить. Хотя в принципе это очень просто: надо лишь отбросить все лишние линии, сделать вид, что их не существует. Иногда Изару казалось, что он уже вот-вот увидит, что-то начинало складываться — но ощущение оказывалось ложным, линии ни к чему не приводили. Но если не стремиться к точности, то можно было сказать: Великий Мир — это такой мир, в котором всем будет хорошо, все и каждый будут доброжелательны друг к другу, честны, справедливы, обеспечены всем, что нужно для нормальной жизни. А для того, чтобы так было, требовалось очень немногое: чтобы каждый делал свое дело, и по возможности лучше. Народ Державы, всегда единый, всецело поддерживал такую политику. Жители мира Ассарта любили Властелина и самое Власть, потому что только она знала, какой путь ведет к цели, и не позволяла никому сбиться с него. Никому, начиная с высших сановников — Сапфиров Власти, ее Шпинелей, Эвклазов, Топазов, Гранатов, Аметистов, Гиацинтов, Опалов и прочих — вплоть до последнего Кирпича Власти, каким был любой житель Ассарта — стены, как известно, складывают из кирпичей… Но они могут и остаться кучей или россыпью, при определенных условиях даже обрушиться, погребая под собою все. Вот Власть и была гарантией порядка, при котором ничего подобного произойти не могло.