Джеймс Типтри-мл. - «Если», 2000 № 08

— Язычник, — пояснил Эрвин.

— Что? Кто? — Истратив на визг запас воздуха, Кубышечка поперхнулась, со всхлипом вдохнула и закашлялась, давясь мошкарой.

— Язычник. Так зовут эту тварь. Языкастая потому что. Что-то близко от берега. Пари держу, там яма.

— Много их тут? — нервно спросил мужчина лет пятидесяти с внешностью клерка, утирая рукавом череп с залысинами.

— Хватает. Этот еще маленький.

— Как же мы дойдем до этих… как он назвал? До Счастливых островов?

— Никак, — мрачно отозвался чернявый живчик помоложе. — Передохнем по пути. Да и нет никаких Счастливых островов, сказки это.

— Кажется, я велел всем назваться, — негромко обронил Юст.

— Не ты, а он. — Рыжеволосая девушка указала на Эрвина. — Только не велел, а предложил. — Демонстративно повернувшись к Эрвину, она назвала себя: — Анна-Кристина.

— Я буду звать тебя Кристи, — сказал Эрвин.

— Это имеет значение?

— Так короче. На болоте все имеет значение, в особенности лишние четверть секунды.

— Закрой хайло, ты, ублюдок! — Не сводя с Эрвина пристального взгляда, Юст подался вперед. — Будешь делать то, что скажу я, иначе… — Движение желваков должно было показать строптивцу, как с ним может быть «иначе». — Уразумел или помочь?

— Помочь. — Эрвин ухмыльнулся.

Угрожающе оскалившись, Юст двинулся к нему. Волк волком. Шевельнулся и Хайме — с явным намерением зайти со спины. Кое-кто шагнул назад, не желая вмешиваться.

— Между прочим, — вразумляюще сказал Эрвин, — разборки среди осужденных квалифицируются как попытка помешать исполнению приговора суда. Во всяком случае до тех пор, пока мы маячим в пределах прямой видимости. Солдаты обязаны вмешаться. Хочешь получить в задницу снотворную капсулу, Юст? Можешь поспать, впереди у тебя еще почти десять часов…

— А потом тебя поджарят, — плотоядно улыбнулась Кристина, мотнув рыжей прядью. — Будет жареная волчатина. А из этого гаденыша, — указала на Хайме, — жареная крысятина.

Юст Полярный Волк подвигал желваками, ничего не сказал и отступил на шаг. Конвойные солдаты удобно расположились на граните, с ленивым любопытством наблюдая за приговоренными. Некоторые поднялись на площадку наблюдательной вышки.

— Сейчас для них начнется самое интересное, — вполголоса буркнул Эрвин.

— А что? — спросила Кристина.

— Будем делить снаряжение.

Круто повернувшись, Эрвин направился к металлическому ящику. Было ясно видно, что свою долю он не уступит никому, даже Юсту, и лишь во избежание свары хочет оказаться у ящика первым.

Избежать свары все-таки не удалось. До поножовщины не дошло, и то ладно. Хотя среди того, чем департамент юстиции пожелал снабдить осужденных, ножи как раз имелись — десять дешевых изделий охотничьего образца в ножнах со шнурками для ношения на шее. Кроме того, ящик скрывал в себе десять легких рюкзачков, трехдневный запас пищевых брикетов в расчете на десятерых, стометровый моток прочной веревки, два топорика на пластмассовых рукоятях, десять пластмассовых же мисок, десять «вечных» зажигалок, два фонарика и компас.

Один захваченный нож Эрвин тут же сунул Кристине, другим взрезал штаны по швам на внутренней стороне бедер. Когда он покончил с этим делом, к ящику было уже не протолкаться: каждый спешил урвать как можно больше. Семь человек сопели, ругались, визжали, пытались отшвырнуть друг друга. Восьмой, громадный костлявый старик с пышной седой гривой, стоял в сторонке, глядя на копошащуюся человеческую кучу со снисходительным сочувствием.

— А ты, дед, что же? — спросил его Эрвин.

— Сильные отнимут у слабых, — отозвался тот густым звучным голосом. — Затем сильнейшие отнимут у сильных. Так хочет Господь, так тому и быть вовеки.

Эрвин улыбнулся углом рта.

— Где-то я это уже слышал. Не в церкви ли Господа Вездесущего? Миссионер с Осанны, надо полагать? За проповеди и загремел, паства заложила? Что ж не продолжаешь? Насчет того, что впоследствии хитрейшие отнимут у сильнейших, и это также угодно Богу?

— Господь Вездесущий пребывает повсюду, — был ответ. — Нет в мире ни былинки, ни частицы вне Господа нашего, ни толики малой. Ни мысли, ни поступка, ни шевеления бесцельного, ни дрожи на холоде, ни пота в жару. Бог в каждом человеке во веки веков, аминь.

— И поэтому любой поступок человека угоден Богу, следовательно, оправдан? — с иронией спросил Эрвин.

Глаза старца гневно вспыхнули.

— Богомерзкая ересь сочится из уст твоих! Любой поступок человека и есть поступок Бога!