Джеймс Типтри-мл.: «Если», 2000 № 08

— Так не держи его включенным, Ди. С твоим телом… Осторожно, лентопротяжка… начинается синхронизация.

— Но если я не буду его носить, это будет нечестно. Ему нужен еще один слой изоляции или еще что-то, разве вы не понимаете?

— Я обязательно им скажу, — бормочет мистер Виэр. — А теперь слушай, когда ты делаешь шаг назад, нагнись вот так, чтобы его было видно, понимаешь? И держи так до счета два.

Дельфи послушно поворачивается, и сквозь дымку ее взгляд наталкивается на пару незнакомых темных глаз. Она щурится. Довольно молодой человек стоит в одиночестве, очевидно, ждет своей очереди занять камеру голозаписи.

Дельфи к тому времени привыкла, что молодые люди смотрят на нее с самыми разными и странными выражениями лиц, но она не привыкла к тому, что видит здесь. Ее будто ударяет током — эти серьезные глаза что-то знают. Тайны.

— Глаза! Глаза, Ди!

Она механически движется сквозь рутину съемок, украдкой бросая взгляды на незнакомца. Он смотрит в упор. Он что-то знает.

Освободившись, она застенчиво подходит к нему.

— Ходишь по краю, котенок, — голос сверху холодный, а внутри — жар.

— Что вы имеете в виду?

— Охаиваешь продукт? Помереть хочешь?

— Но это неправильно, — объясняет она. — Они просто не знают, а я знаю. Я его носила.

Его невозмутимость поколеблена.

— Ты не в своем уме.

— О, они поймут, что я права, когда проверят, — снова объясняет она. — Просто они очень заняты. Когда я им скажу…

Он смотрит в милое лицо-цветок. Его рот открывается, закрывается.

— Что ты вообще делаешь в этой клоаке? Кто ты?

— Дельфи, — ошарашено отвечает она.

— Пресвятой Дзен!

— В чем дело? Пожалуйста, скажите, кто вы?

Но надвигается ее свита, уводит ее, кивая незнакомцу.

— Простите, что задержались, мистер Ах-ах, — говорит сценаристка.

Он что-то бормочет. Но слова теряются в шуме, когда конвой поторапливает ее к засыпанному цветами микроавтобусу.

(Слышишь, как заводится со щелчком невидимое зажигание?)

— Кто это был? — спрашивает Дельфи у парикмахера.

Парикмахер, работая, приседает, мерно сгибая и распрямляя колени.

— Пол. Ишем. Третий, — отзывается он и кладет расческу в рот.

— Кто это? Не понимаю.

Он что-то бормочет с расческой в зубах, имея в виду: «Шутишь?». Потому что здесь, посреди анклава корпорации ВКК, такой вопрос может быть только шуткой.

На следующий день взгляд Дельфи упирается в мрачное, затененное тюрбаном полотенца лицо, когда она и паралитик сериала отправляются в гидромассажный бассейн.

Она смотрит.

Он смотрит.

И на следующий день тоже.

Бедный старый Ишем-старший. Нельзя не пожалеть человека, который так ценит порядок: когда он зачинает детенышей, генетическая информация, как ни крути, передается древним обезьяньим путем. Вот перед тобой счастливый карапуз с резиновым утенком, а не успеешь оглянуться, это уже огромный здоровый незнакомец, чужак с неясными эмоциями, который к тому же якшается Бог знает с кем.

А молодой Пол Ишем — тот еще фрукт. Он все схватывает на лету и умеет выражать свои мысли, и душа у него нежная. Он жаждет деятельности и вместе с друзьями задыхается от возмущения, глядя на тот мир, какой создали их отцы. Пол без труда вычислил, что дом его отца — множество особняков, и что даже компьютеры ВКК не в состоянии соотнести все со всем. Он выкапывает приходящий в упадок проект, в общем и целом сводящийся к чему-то вроде Спонсирования Маргинального Творчества (команда вольных стрелков, «открывшая» Дельфи, работала по такому же гранту). А через него, как выясняется, предприимчивый юнец по фамилии Ишем может урвать внушительный ломоть мощностей студий голозаписи ВКК.

И вот он со своей небольшой бандой здесь, в самой глубине грибофермы, снимает и гонит шоу, которое никакого отношения к Дельфи не имеет. Оно построено на сногсшибательных техниках съемки и выбивающих из колеи искажений, чреватых социальным протестом. Самовыражение андеграунда, если хотите.

Все это, разумеется, небезызвестно его отцу, но пока не привело ни к чему большему, кроме как к углублению тревожной складки на лбу Ишема-старшего.

Пока Пол не состыковывается с Дельфи.

К тому времени, когда папа узнает об этом, невидимые самовоспламеняющиеся вещества уже дают взрыв, и во все стороны несутся энергоснаряды. Потому что Пол, понимаешь ли, это настоящее. Он видит сны и мечтает. Он даже читает — к примеру, «Зеленые особняки» [3] «Зеленые особняки» — самый известный роман Уильяма Генри Хьюстона (1841–1922); герой романа Авель влюбляется в свободную и независимую Риму «из зеленых особняков», иными словами не испорченного людьми леса. Pимa великолепно имитирует пенье птиц и сама способна исчезать, как птица. Местные жители, уверенные в том, что Pимa наложит заклятие на лес, боятся войти в него. Лес и сама Рима погибают в результате фанатизма и жадности людей . И он плакал навзрыд, когда негодяи сжигали Риму заживо.