Джеймс Типтри-мл. - «Если», 2000 № 08

Я проработал там три года. Но уже на втором году начал думать, куда бы сбежать. Имелось на то две причины. Относительно первой мой приятель, работавший на студии уже много лет, предупреждал: «Здесь можно жить очень неплохо, если только не стараться что-нибудь сделать по-своему». Тогда мне показалось, что я с этим условием смирюсь. Но вскоре я понял, что разучился просто при чем-то присутствовать: хотелось и что-то делать. У нас же все творческие вопросы решал директор студии, бывший второй секретарь одного из рижских райкомов. Вторая же причина заключалась в том, что (как мне сказали, когда пошел третий год моего пребывания там) если я не уйду в ближайшем будущем, то не уйду вообще никогда, потому что киношная жизнь засасывает. Это я и сам чувствовал. И стал подыскивать позиции для отхода.

Но еще в пору работы на студии произошло событие, которое я воспринял очень тяжело: наши танки вошли в Прагу, «социализм с человеческим лицом» был задавлен. В Риге по этому поводу никто на улицы не выходил, люди привыкли к осторожности, но настроение было понятное. И я сразу же сел за новый роман.

Когда я начал его, я еще не чувствовал, что эта книга получится принципиально другой, чем все написанное до той поры. Не знал, что уже пошел по совершенно другой тропе, уводящей все дальше от романтического мировосприятия и интереса к науке и все более приближающей к политическим интересам. Не понимал, что подобное закономерно; это сейчас я уверен, что такой поворот был обусловлен очень многим — начиная с семьи, в которой я родился, работой в партийном аппарате, журналистике, книгоиздании; во всех этих областях политика — официально или нет — всегда была на переднем плане, внедрялась в сознание и подсознание. Как и обычно, мне было ясно, что я хочу сказать этой книгой, но как-то не осознавалось, насколько отличалась эта задача от тех, что я ставил перед собой в написанных до того рассказах и повестях, да и в первом романе тоже: не отношение к природе, не стремление к познанию, не героизм при схватке с неведомым интересовали меня на этот раз, но проблема чисто политическая — если общество велико и могуче, это еще не дает ему права навязывать свои понятия о жизни другому обществу, пусть даже не столь многочисленному и хуже вооруженному. Эта мысль наложилась на уже существовавший замысел — написать о космическом экипаже, составленном из представителей разных эпох.

Так возник «Сторож брату моему». Вышел он из печати в 1977 году, хотя в выходных данных стоял 1966-й; такое бывало и бывает не так уж редко. Не будь вторжения в Чехословакию и вызванного им перелома в моих взглядах на мир, я бы наверняка написал что-то совсем другое, да и позже писал бы какие-то другие книги…

Мне потом не раз приходилось слышать удивленное: «И как только это издали? У нас (в Москве, в Ленинграде) это ни за что не прошло бы».

И в самом деле: не было никаких затруднений с Главлитом, когда роман проходил через него, да и потом никаких претензий к нему политическое руководство не предъявляло. Почему? Думаю, причин было несколько. И политическое руководство, и Главлит основное внимание уделяли латышской литературе, а что до русской — так это дело Москвы, пусть она и решает. Москве же доставало своих забот. Во-вторых, меня все-таки партийные круги продолжали считать своим — пусть и не без греха, поэтому никакого подвоха с моей стороны не ожидалось. К тому же фантастика относилась к развлекательной литературе, гораздо менее опасной, чем, например, сатира; поэтому ее тексты под микроскопом не рассматривались. И наконец — в Латвии тогда других фантастов не было, так что некому было, как того требовала конкуренция, «раскрыть начальству глаза». Еще не начиналась атака на Стругацких, на книги Ефремова.

И все же издали книгу тиражом лишь в тридцать тысяч. Однако, несмотря на это, ее заметили читатели не только в Латвии.

После этого я поверил, что могу писать романы, и с тех пор к рассказам возвращался лишь в редких случаях — если был заказ.

Я начал думать над следующим романом. В отличие от «Двери…», на этот раз мне не хотелось расставаться с героями. «Сторож…» стал первой моей книгой, где я сам как бы участвовал в действии. То есть — одному, другому, третьему персонажу постарался передать что-то, свойственное мне самому и другим людям, которых я знал в жизни; что-то брал прямо из своей биографии. Но взялся я за эту работу далеко не сразу. И потому, что знал: спешить некуда — мой черед в издательском плане подойдет не скоро. И потому, что потребовалось опять на какое-то время целиком погрузиться в работу.