Райдо Витич - Код Альфа

Мужчина горько усмехнулся, сообразив, что хочется заплакать как ребенку, зашедшему в свой первый жизненный тупик. Хотя он не ребенок и тупик не первый, возможно вовсе не тупик, но больно и непонятно как в первый раз, и до отчаянья сумрачно в душе.

— Надо пережить, — заметил Сван. — Паршиво, но не смертельно. А вот что тебя скрутило — это уже более предметный разговор. Сдается мне, братья, происходит что-то. Вопрос — что и где брать ответ?

— Слушайте, а где Борис? — вспомнил вдруг Ян.

— В архиве, — ответил Иштван. — Я попросил покопать. Мне, как и Сван не нравится, что происходит.

— А что происходит?

— Многое. Но так, будто и нет.

— У меня предложение, братья, — повернулся к мужчинам Сван. — Поговорить с капитаном и держать ухо востро, попытаться понять, откуда ноги растут.

— Мне кажется дело в Стасе, — тихо озвучил свои подозрения Пеши.

— А мне — в Теофиле, — так же тихо высказал свою теорию Николай.

— А может в нас? — предположил Ян. — Бредовые теории. Причем тут граф, при чем тут Стася? О чем речь вообще?

— О моей головной боли и об удушье Чижа. Два факта. Нужен третий? Жди, а я не буду.

— Согласен, — кивнул Сван. — У меня нет желания смотреть как что-то губит моих братьев. И потом, сегодня они, мы, а завтра? Если это нечто пойдет гулять по центру, по миру? Нет уж. Надо срочно искать «ноги» и отрывать их нафиг! Кстати о Стасе — ты не прав, старик. С ней надо поговорить, она в неадеквате, но пойми, ей серьезно досталось и, хуже нет устраивать косяки на свою сестру.

— Я почти уверен.

— Доказательства? Сроду не поверю, что Стаська что-то может выкинуть. Да она, как и любой из нас, скорее костьми ляжет, чем допустит неприятности для любого из группы, не то что сама их доставит. А что ты всякие подозрения кидаешь — тоже ясно почему. Граф покоя не дает. И кончай Николаю уши тереть: что ему сказал, сначала к себе примени. Тут я скорее с Николаем соглашусь — в Теофиле дело. Но опять же, подозревать не поговорив, не выяснив — подло.

— Согласен, — поднялся Чиж. — Я предлагаю выяснить, что к чему, а потом косить на кого-то.

Пеши подумал и нехотя кивнул.

— Для начала поговорим с Иваном.

— Потом с графом.

— Идет.

— Блин, а с чем вы бороться-то собрались?! — взвился Ян.

Мужчины уставились на него, соображая чтобы ответить. И ни у одного ответа не нашлось.

Теофил потер висок. В груди сердце билось, словно желало выскочить и страх сковывал все члены. Ведьма, самая настоящая ведьма перед ним, теперь он в том уверен. Ужас! В стан Богов прокрался враг, надел личину друга и что будет предсказать не сможет и звездочет.

Что делать графу? Должен помочь, но как?

Увещевания не помогали, разговора доброго не получалось — ведьма слушала, но на своем стояла: не знаю, не понимаю. И впервые он понял, отчего сжигают на кострах, спеша и в панике, таких как она. Он сам бы сжег, сейчас, здесь. Но что движет этим желанием? Отчаянье и страх, безысходность и незнание.

— Что мне сделать?…

Она не стала слушать, прочь пошла. Граф ринулся за ней:

— Постой!

И только прикоснуться хотел, развернуть к себе, схватив за плечи, получил удар, да настолько ощутимый, что отлетел к стене и замер, не понимая как можно так ударить, не обернувшись, не задев.

Ведьма!! — но крик остался в горле.

Стася поспешила к строю своей группы и была остановлена сержантом:

— Курсант пять дробь шестьдесят! Вы опоздали на пятнадцать минут.

— Я…

— Пятьдесят отжиманий. Пять дробь сорок и пять дробь двадцать — проследите, чтобы не отлынивал. Остальным: бегом ма-арш!

К Стасе подошли Тео и Стриж.

— Вперед, — ухмыльнулся последний.

Русанова сжала зубы и приняла упор. Начала отжиматься.

— Раз, два, три, — отсчитывал Тео, рождая желание дать ему в морду. Но именно это желание убило пробужденную в ней ненависть. Она поняла, что ее-то здесь и аккумулируют. Злость, агрессия, тотальный контроль и подчинение — постулаты воспитания будущих офицеров. Господи помилуй от такой армии! Нет, Стася не подчинится низким энергиям отрицательных эмоций, не станет питать атмосферу зла, как это делают другие курсанты. Пусть это даже ничего не изменит, но хоть поможет сохранить уважение к себе. А большей ей ничего не осталось. Потом, вернувшись, она сможет смотреть в глаза ребятам, не чувствуя себя предательницей, отступницей. Не притащит эту грязь, в которую окунулась по самую макушку.

И сетовать не на кого.

— Девятнадцать. Двадцать, двадцать один, — монотонно отсчитывал Тео.