Роберт Силверберг: Другие тени Земли

— Хорошо. Совсем хорошо.

— Как тебе спится?

— Здесь такой покой, доктор.

— Да. Могу себе представить. Но видела бы ты, как хорошо здесь. Прекрасный летний день. Солнце в голубом небе. Все в цвету. Подходящий день, чтобы искупаться, а? Ты любишь купаться? — он сконцентрировал всю свою силу на картинах купания: холодный горный поток, глубокий водоем, куда обрушивается белопенный водопад, восхитительный холодок внутри, когда уходишь в глубину, хрустальные струи, с журчанием обегающие теплую кожу, смех друзей, всплески, быстрое и сильное течение, несущее ее к другому берегу…

— Мне здесь лучше, — ответила она.

— Может быть, ты больше любишь плавать в воздухе? — он сосредоточился на прелестях свободного полета: регулятор гравитатора у пояса, она стремительно взмывает на высоту ста футов и летит, летит над полями и долинами, рядом с ней — друзья, ее тело полностью расслаблено, невесомо, парит в восходящих потоках, она поднимается, пока земля под ней не превращается в разводы зеленого и коричневого, глядит на крошечные домики и смешные машинки, пролетает над посверкивающим серебряным озером, парит над темным мрачным лесом тесно прижавшихся друг к другу канадских елей, а теперь просто лежит на спине, нога на ногу, руки за головой, солнечные лучи на щеках, а внизу триста футов пустоты…

Сатина не клюнула на эту приманку. Она предпочитает оставаться там, где она сейчас. Искушение свободным полетом не удалось.

У Мукерджи уже не остается энергии на третью попытку вырвать ее из комы. Вместо этого он возвращается к чисто медицинским задачам и пытается нащупать источник травмы, отрезавший ее от мира. Страх, в этом нет никакого сомнения; эта ужасная трещина в куполе, рассекшая все ее понятия о безопасности, вид родителей и брата, умирающих у нее на глазах; болотный запах атмосферы Титана, ударивший в ноздри… Несомненно, все это вместе. Но люди оправлялись и от худших несчастий. Почему ей так хочется удалиться от жизни? Почему бы ей не покончить с ужасным прошлым и не вернуться к новой жизни?

Она боится его. Она отчаянно защищается. Она не хочет, чтобы он ворошил ее мозг. Все их встречи заканчивались одинаково: Сатина цеплялась за свое убежище, Сатина пресекала любую попытку вызволить себя из этого добровольного заточения. Он продолжал надеяться, что однажды она ослабит свою защиту. Но скоро это не получится. Он осторожно отступил от центра ее мозга и заговорил с ней на более поверхностном уровне.

— Тебе пора возвращаться в школу, Сатина.

— Нет еще. У меня были слишком короткие каникулы.

— Не такие уж и короткие.

— Всего три недели, разве нет?

— Четырнадцать месяцев, а не три недели, — сказал он.

— Этого не может быть. Мы отправились на Титан совсем недавно… за неделю до рождества, и…

— Сатина, сколько тебе лет?

— В апреле будет пятнадцать.

— Неправда, — сказал он. — Тот апрель уже был и прошел, и следующий уже миновал. Шестнадцать лет тебе исполнилось два месяца назад. Шестнадцать лет, Сатина.

— Этого не может быть, доктор. Для девочки шестнадцатилетие — это особенный день, разве вы этого не знаете? Мои родители собирались пригласить много гостей. И всех моих друзей. И оркестр из девяти роботов с синтезаторами. Я же помню, что ничего этого не было, как же мне может быть шестнадцать лет.

Его силы иссякали. Его ментосигнал ослаб. Он не мог найти в себе энергии, чтобы сказать ей, что она снова блокирует реальность, что ее родители мертвы, что время течет, пока она здесь лежит, что уже слишком поздно для празднования Светлого Шестнадцатилетия….

— Мы поговорим об этом… в другой раз, Сатина… Увидимся… завтра… утром… Завтра… утром…

— Не уходите так быстро, доктор! — но он не мог больше поддерживать контакт и разорвал его.

Он поднялся и покачал головой. Стыдно, подумал он. Просто очень стыдно. Когда он вышел из палаты, ноги его дрожали. Он остановился на минуту в холле, привалившись к закрытой двери, чтобы вытереть пот со лба. Он не продвинулся с Сатиной ни на шаг. Он довольно быстро установил с ней контакт, но дальше не продвинулся. Ослабить интенсивность ее комы ему никак не удавалось. Ей было очень удобно в этом иллюзорном потустороннем мире, и ни телепатически, ни каким-либо другим способом ему не удавалось вытащить ее оттуда.

Он вздохнул и, подавив поднимающееся чувство расхоложенности, открыл дверь следующей палаты.

Операция шла как по маслу. Дюжина студентов-медиков с третьего курса занимала галерею операционной, расположенной на третьем этаже больницы космопорта, изучая великолепную технику доктора Хаммонда как непосредственно, так и с помощью индивидуальных экранов. Пациенту, жертве опухоли головного мозга, было под семьдесят. Виднелась только его голова и плечи, торчащие из камеры жизнеобеспечения. Его череп был тщательно выбрит, синие линии и красные точки, нарисованные на нем, показывали внутренние контуры опухоли, со всей возможной точностью определенные коротковолновым генератором звуковых колебаний; хирург заканчивал установку лазеров, которые должны были уничтожить опухоль. Вся трудная работа была позади. Оставалось только лишь дать лазерам полную мощность и направить их тонкие, точные лучи в мозг пациента. Черепная хирургия такого рода совершенно бескровна; нет никакой необходимости разрезать кожу и пилить кость, чтобы обнаружить опухоль, ибо лазерные лучи, сжатые до доли дюйма, проникают внутрь сквозь мельчайшие отверстия и, вонзаясь в опухоль с разных сторон, уничтожают злокачественное образование, не причиняя абсолютно никакого вреда здоровым тканям мозга. В подобных операциях поддается планированию буквально все. Как только определены точные очертания опухоли, и хирургические лазеры установлены под нужными углами, работу может закончить любой студент.