Роберт Силверберг - Другие тени Земли

— Они были пассажирами межконтинентального воздушного лайнера 5-го сентября, рейс сто три — Копенгаген — Сан-Франциско. Ракетоплан разгерметизировался над Арктикой в результате взрыва. Никому не удалось спастись.

Халдерсен выслушал все это совершенно спокойно, словно ему рассказывали про убийство Юлия Цезаря.

— А где в это время был я?

— В Копенгагене, — ответил робот. — Вы собирались вернуться в Сан-Франциско вместе с семьей, однако согласно вашему личному делу, хранящемуся в больнице, вы вступили в чувственную связь с женщиной по имени Мари Расмуссен, встреченной вами в Копенгагене, и вернулись в отель, когда ехать в аэропорт было уже поздно. Ваша жена, видимо, осведомленная о причине вашей задержки, решила не дожидаться вас. Последующая смерть ее и ваших детей привела к появлению у вас сильнейшего чувства вины, так как вы считали себя ответственным за все происшедшее.

— Такую позицию я и должен был занять, — сказал Халдерсен. — Преступление и наказание. Моя вина, моя огромная вина. Я всегда слишком болезненно относился к греху, даже когда грешил сам. Из меня вышел бы отличный ветхозаветный пророк.

— Желаете выслушать дальше, сэр?

— А что там дальше?

— В архиве есть доклад доктора Брайса, озаглавленный: “КОМПЛЕКС ИОВА”. Изучение гипертрофированного чувства вины.

— От этого меня избавь, — сказал Халдерсен. — Можешь идти. Он остался в одиночестве.

“Комплекс Иова? — подумал он. — Не слишком-то подходит, а? Иов не был грешником и все же постоянно подвергался наказанию. Порой проста из-за прихоти Всемогущего. Я бы сказал, что мое с ним отождествление носит несколько поверхностный характер. Тут скорее Каин: “И воззвал Каин к Господу: “Наказание мое больше, чем я могу вынести”. [10] Ветхий Завет. Книга Бытие, гл. 4, ст. 13. Каин был грешником. В моем же случае согрешил я, а Эмили умерла за это. Когда? Одиннадцать, пятнадцать лет назад? Теперь я не знаю об этом ничего, кроме того, что только что сказал мне робот. Я бы определил это как искупление забвением. Я искупил свой грех и отныне свободен. Мне больше незачем здесь оставаться. Врата узки и извилист путь, в жизнь ведущий, и мало число тех, кто его отыщет. Мне надо идти. Может быть, я чем-то смогу помочь другим.”

Он завязал пояс купального халата, напился воды и вышел из палаты. Никто его не остановил. Лифт, похоже, не работал, но он отыскал лестницу и спустился по ней, хотя его отвыкшие от движения суставы чуть ли не скрипели. Ему год, если не больше, не приходилось ходить далеко. На первом этаже царил хаос: повсюду сновали возбужденные доктора, санитары, пациенты, роботы. Роботы вовсю старались успокоить людей и вернуть каждого на свое место.

— Разрешите, — решительно и спокойно повторял Халдерсен, прокладывая себе путь. — Разрешите. Разрешите, — он вышел, так никем и не задержанный, через центральный вход. Воздух был свеж, словно молодое вино. Халдерсен чуть не заплакал, когда он защекотал его ноздри. Он был свободен. Искупление забвением. Происшествие в небе Арктики больше не занимало его мысли. Он глядел на него со стороны, словно это случилось с семьей кого-то другого и очень давно. Халдерсен бодро зашагал по Ван Несс, чувствуя, как былая сила возвращается ногам с каждым шагом. Вдруг из двери выскочила безудержно рыдающая молодая женщина и с размаху налетела на него. Он подхватил ее и не дал ей упасть, удивляясь неизвестно откуда взявшейся у него силе. Она задрожала и прижалась к его груди.

— Могу ли я что-нибудь сделать для вас? — спросил он. — Могу я чем-нибудь вам помочь?

Фредди Монсон начал испытывать панику еще в среду, за ужином в “ОНДИНЕ”. Неожиданно его стала раздражать Хелен, обставившаяся цыплятами с трюфелями, и он начал думать о бизнесе. К его изумлению, оказалось, что он не может вспомнить все детали. Так он почувствовал первый испуг.

Все осложнилось еще тем, что Хелен продолжала тараторить про искусство звуковой скульптуры вообще и о Пауле Мюллере в частности. Она проявляла такой интерес, что у Монсона начала зарождаться ревность. Не собирается ли она прыгнуть из его постели к Паулю? Не подумывает ли она о том, чтобы сменить богатого, обаятельного, но совершенно прозаического биржевика на безответственного, безденежного, но необычайно одаренного скульптора? Конечно, Хелен бывала в компании и других мужчин, но Монсон всех их знал и не считал соперниками, они были пустышками, свитой, призванной заполнять те ночи, когда у него не было для нее времени. Пауль Мюллер — совершенно другое дело. Монсону была невыносима мысль, что Хелен может бросить его ради Пауля. Поэтому он мысленно переметнулся на манипуляции прошедшего дня. Он удержал на тысячу долларов привилегированных акций Лунного Транзита из вклада Шеффера, заложив их в качестве дополнительного обеспечения, чтобы покрыть дефицит в собственном долговом обязательстве фирме Комсат, а потом, подоив счет Ховарда на пять тысяч акциями Юго-восточной Энергетической Корпорации, он… или эти акции позаимствованы со счета Брюстера? У Брюстера преимущественно акции предприятий общественного пользования. У Ховарда тоже, но он строит свое благополучие на Среднеатлантической Энергетической и вряд ли имеет отношение к Юго-Восточной. Так или иначе, вложил ли он эти акции в угорихское Оборудование по Обогащению Урана или пустил их в качестве своих маклеров в Антарктическую Аренду Буровых Машин? Он не мог вспомнить.