Роберт Силверберг - Другие тени Земли

Живи он, однако, в другом веке, никто, возможно, и не слышал бы об Аштоне Кларке. Но технология достигла такого уровня, что можно было сделать кое-что из того, о чем говорил Аштон Кларк. Соукет изобрел штекерные разъемы и усилители биотоков и целую технологию, в соответствии с которой машины могут управляться непосредственно нервными импульсами, теми самыми импульсами, которые заставляют двигаться руку или ногу. И это было революцией концепции работы. Подавляющее большинство работы стало сводиться к труду, который вооруженный машиной человек выполнял непосредственно. Раньше были фабрики, управляемые единственным скучающим оператором, который включал тумблер утром, спал половину дня, записывал пару цифр перед обедом и выключал все перед тем, как уйти. Теперь же человек шел на фабрику, подключался и мог подтаскивать сырье левой ногой, делать тысячи тысяч точных деталей одной рукой, производить их сборку — другой и отправлять готовые изделия правой ногой, осматривая все их собственными глазами. И он был в гораздо большей степени удовлетворен своим трудом. По своей природе большинство операций могло быть преобразовано в работу, совершаемую с помощью подключения, и выполняться с большей эффективностью, чем раньше. В тех редчайших случаях, когда производительность была чуть менее эффективна, Аштон Кларк показал, что это психологически невыгодно обществу. Аштон Кларк, как о нем говорили, был философом, вернувшим человечество к труду. При такой системе большинство эндемических психических расстройств объяснялось последствиями чувства отчуждения старого общества. Происшедшая трансформация превратила войны из событий крайне редких в невозможные вообще и (после первоначальных потрясений) стабилизирует экономические связи между мирами вот уже восемьсот лет. Аштон Кларк стал пророком рабочих. Вот почему до сих пор, когда человек собирается сменить работу, ты призываешь ему в помощь Аштона Кларка или его дух.

Мышонок глядел на звезды.

— Я вспоминаю, что цыгане его время от времени проклинали, — он помолчал немного. — Я думаю, мы предпочитаем быть без разъемов.

— Существовали группы сопротивления идеям Кларка, в особенности, на Земле, которые были просто немного реакционными. Но они продержались не очень-то долго.

— Да, — сказал Мышонок. — Всего восемьсот лет. Не все цыгане предатели, вроде меня, — он улыбнулся уголками губ.

— В системе Аштона Кларка мне видится лишь один серьезный недостаток. И прошло уже достаточно много времени, чтобы он смог проявиться.

— Да? И что же это?

— Это то, о чем профессора годами твердят своим студентам. Ты хоть раз да услышишь разговоры об этом в любом интеллигентном обществе, куда ни придя. Это то, что Республика Вега пыталась развить в две тысячи восьмисотом году. Вследствие легкости работы и удовлетворенности своим трудом, вследствие возможности работать там, где пожелаешь, за последние двенадцать поколений происходили такие грандиозные перемещения людей с одной планеты на другую, что общество распалось на куски. И появилось современное мишурное интерпланетное общество, не имеющие никаких традиций за собой… — Катин остановился. — Я немного воспользовался блаженством перед тем, как подключиться. И пока я сейчас разговаривал, я мысленно перебирал всех людей, которые мне это говорили — от Гарварда и до Геенны-3. И знаешь что? Они не правы.

— Не правы?

— Нет. Они все ищут социальные традиции, созревающие в течение столетий и уже достигшие своего пика в том, что наиболее присуще и важно сегодняшнему дню. И ты знаешь, кто воплощает эту традицию более, чем кто-либо из тех, кого я знаю?

— Капитан?

— Ты, Мышонок!

— Вот как?

— Ты собрал орнаменты дюжины существовавших до нас обществ и сделал их своими. Ты — продукт тех великих сил, которые сталкивались во времена Кларка, и ты разрешаешь эти конфликты на своем сиринксе методами, присущими настоящему…

— Ах, перестань, Катин.

— Я искал сюжет для своей книги, обладающей как исторической важностью, так и человечностью. Это ты, Мышонок! Моя книга будет твоей биографией! Она расскажет о том, где ты был, что ты делал, что видел и что показывал людям. В этом — мое социальное значение, моя широта исторического охвата, искра между кольцами, высвечивающая размеры сети…

— Катин, ты сошел с ума!

— Нет. Я в конце концов увидел, что я должен…

— Эй, вы там! Не зевать на парусах!

— Простите, капитан.