Юрий Никитин: Сизиф

- Сизиф! Где ты, Сизиф?

Я поднял голову. Снизу по склону спешил человек в доспехах. Шлем блестел, закрывая лицо, только в узкую прорезь смотрели глаза, и я удивился такому пристрастию к воинскому снаряжению: кроме нас двоих, тут никого не было.

Он приблизился ко мне: невысокий, мускулистый, взмокший, хриплое дыхание с шумом вырывалось из груди.

- Я слушаю тебя, - сказал я. Спина моя упиралась в камень, держа его на склоне.

- Сизиф! - воскликнул воин. Он наконец поднял забрало, и я увидел счастливое юношеское, почти мальчишечье лицо. - Мы пришли в Халдею, дальнюю страну, пришли войском. Странные там народы... Мы завоевали этих жалких дасиев, обратили в рабов. А чтоб не смешиваться с ними, ибо их как песку на берегу моря, мы установили у них варну неприкасаемых. Этих дасиев тьма, каждый из наших там царь...

- Мне этого мало, - ответил я горько. Камень жег мне спину. - Я хочу быть царем над самим собой.

Он выпучил глаза.

- Но ты и так царь над собой!

- Если бы, - сказал я со вздохом, - если бы...

Прошли еще годы. Однажды я услышал шум схватки. Снизу он медленно перемещался вверх, скоро я увидел между деревьями бегущих по склону людей в тяжелых доспехах, потных, с красными распаренными лицами. Навстречу засвистели стрелы; нападающие прикрылись щитами, кое-кто упал, остальные с тяжелым топотом достигли распадка, там появились другие люди, сверкнуло оружие.

Они сражались яростно, озлобленно, падали с разрубленными головами. Зеленая трава окрасилась кровью. Один крепкий воин вломился в куст и завис, подогнув ветви и не достигнув земли, весь утыканный стрелами так, что стал похожим на ежа, другой - сильный и красивый, пронзенный копьем так, что острие вышло между лопаток, жалобно вскрикнул: "Мама!" - и покатился вниз, его слабеющие пальцы еще пытались ухватиться за траву...

Сколько я ни смотрел, не мог понять, как они различают, кто свой, а кто чужой? Они настолько похожи, словно дети одной матери!

Я отвернулся и снова покатил камень. Я тоже когда-то держал меч, владел им лучше всех в Коринфе и, может, потому раньше других узнал, что меч - не доказательство. Мечом можно убить, но не переубедить. А ведь победа тогда, когда противник побежден твоими доводами... Я - Сизиф, бывший царь могущественного Коринфа, я тот самый царь, который решил отыскать силу большую, чем сила, я тот царь, которому мало власти над людьми, который ищет власть над самой властью.

Как-то во время тяжкого пути наверх я увидел в стороне огромный явор, который бросился в глаза прежде всего размерами, но посмотрел еще раз и разглядел, что в одном месте узор коры нарушен, из глубины дерева словно бы прорастает некий знак, и я узнал его! Сварга, знак бога Сварога, его несли на прапорах наши пращуры. Здесь проходил один из древних путей вторжения в чужие страны, здесь везли обратно несметные сокровища...

Дерево росло, нарастали новые слои коры, но глубоко вырезанная сварга выступала пока еще ясно. Знак, которым метили закопанные сокровища, когда на обратном пути возвращались небольшими группами, подвергались внезапным нападениям местных племен.

Я укрепил камень, подошел к явору. Мне не так уж и нужны сокровища, хотя и от них не откажусь. Любопытно больше, какие диковинки отыскали в чужих краях, из-за чего ходили походами, клали головы, разоряли и жгли города?

По рассказам старших направление указывает только луч, что идет на север, на родину предков, шаги я тоже отсчитал, вычислив соотношение между лучами, вместо лопаты приспособил широкий сук, землю отбрасывал руками. Солнце дважды поднималось и падало за гору, а я остервенело рыхлил землю, швырял ее наверх. В воображении я уже вычерпывал огромные богатства, вознаградил себя за тяжелый труд, остальным наполнил казну и щедро одарил справедливость, честность, помогал слабым и бедным...

Сук ударил в твердое, я поспешно разгреб землю. Толстая крышка огромной скрыни, выпуклые знаки непобедимого Солнца! Задыхаясь от волнения, я бросился грудью на крышку, разгреб землю, отыскивая край, и вдруг услышал гул.

Я рванулся наверх, край ямы обрушился, засыпав землей сундук, а в десятке шагов катился, медленно набирая скорость, мой камень.

Он унесся с грохотом, оставив за собой просеку поваленных деревьев, раздавленные норки, сброшенные с деревьев птичьи гнезда, и я уткнулся лицом в свежевскопанную землю, сердце мое взорвалось слезами. Опять я отвлекся на ничтожное!

Я не считал дни, которые провел в тяжком единоборстве с камнем. Он так и норовил сорваться вниз, давил всей массой, становился все тяжелее, а на моих ладонях от кровавых мозолей кожа стала твердой, как копыта. Я не замечал солнца, не видел игривых зверьков, не слышал пения птиц, только изо всех сил катил этот проклятый камень и даже не почувствовал, как кто-то подошел и долго стоял, смотрел.