Владимир Плахотин - Дважды в одну реку…

Блин, досада!

Этот паразит, видимо, почувствовал моё неудовольствие и опять раскрыл рот.

— Что ты, маленький? — Мамаша нежно перехватило моё непослушное тело и уложила возле тёплой груди. Я явственно услышал, как бьётся её сердце. — Устал?

Ага, устал. С чего бы это? Поел, да обосрался? Переработался…

Тепло её большого тела опять спровоцировало сладкую дрёму. Я с трудом разлепил смежающиеся веки. На фиг! Опять спать? Больше и делать нечего! Думать надо! Думать, как выбираться из этого сладко-говнистого плена. Спать он прилабунился!

Итак, господа, что же мы имеем? Показания календаря мне сильно не понравились. Если только это не следствие нерадивости хозяев. Третье сентября. Что-то дата больно знакомая. Что у нас третьего сентября такого знаменательного произошло? Чем оно меня так тревожит?..

А! Ну да! У Аньки моей, у дочки, день рождения третьего сентября! Ну да! Как я мог забыть?

Так. А ещё? Свербит что-то недосказанное…

А, собственно, чего ты разволновался? Чем календарь этих великанов тебя не устраивает? Пусть хоть что показывает! Может, у них совсем другое летосчисление!..

Ага… И календари один в один на наши смахивают. На те, что при Советской власти были в ходу…

Опаньки… Мама моя дорогая… Что за дата, говоришь? Тревожит, говоришь? Само собой, тревожит. Это ж дата смерти моего отца!

Ну и ну! Жуткое совпадение… Мало мы удивлялись, не сказать ещё хуже, когда Анька родилась. День в день, час в час. Теперь ещё вот это…

И как понимать? А год-то какой на местном календаре?

Чёрт! Не разобрал я. Но уже начинает казаться, будто точно начинается не с цифры "два". Не двухтысячные.

Ну! Ещё пару раз в штаны наложишь, и не то станет казаться…

Надо вынудить мамашу походить со мной по комнате. Может, чего и угляжу. Если смогу.

Вот блин, а этот тюфяк опять дрыхнуть присанибожился! Не дам!

И я напряг свои голосовые связки, чтобы спровоцировать крикуна на беспокойное поведение:

— Не хочу спать! Не хочу! Не хочу!

Результат не заставил себя ждать. Мой сосед завёлся с пол-оборота. Чем несказанно перепугал притихшую было мамашу. Она вскочила, создала из своих заботливых рук подобие люльки и, тихо покачивая, стала успокаивать нас, медленно перемещаясь по комнате.

— Блин! Я не так хотел! Не кверху пузом! На плечо положи!

Естественно, мой помощник перевёл мои слова на свой бестолковый язык. Только мать ни черта не поняла и продолжала покачивать меня, неприметно прибавляя амплитуду колебаний.

Но я решил довершить начатое. Всеми силами выворачиваясь наизнанку, чем ещё более раззадоривал крикуна на душераздирающие вопли, я продолжал своё чёрное дело.

В конце концов, видя, что вибростенд не даёт должных результатов, взволнованная мамаша применила последнее средство: моё тело приняло нужную позу. Наполовину лёжа животом на её груди, а наполовину высунувшись непослушной качающейся головой за её спину. В общем, как в прошлый раз.

Ну, теперь давай! Напряги свои буркалы. Надо, Федя!

Сосед по камере почувствовал моё удовлетворение, немного поорал для порядку и затих.

— Ну что ж ты? — ласково запричитала обрадованная мамаша, удобнее устраивая меня на плече. — Сказал бы, что так хочешь…

Ага, "сказал бы"… Чем?

Ладно, займёмся делом…

Несколько раз календарь попадал в поле моего неверного зрения, но проскальзывал уж очень быстро. Я не успевал произвести настройку корявых глаз. Слушались они просто отвратительно. Если не сказать ещё хуже. В конце концов они просто закрылись! Я не рассчитал запас прочности моего теперешнего организма. Да и моё бесплатное дополнение всё время норовило ускользнуть в страну грёз. Само собой — на пару со мной. Народ и партия — едины!

Ладно. Будем считать эту попытку неудачной. Чёрт бы его побрал, этого подселенца. Одно спать, да спать! Я, кстати, тоже буквально вырубался. Сморило нас обоих. Уходила мамаша беспокойное хозяйство…

Проснулся я от звука голосов. Кто-то ещё находился в комнате, кроме мамаши. Разговор шёл вполголоса и доходил до меня через пятое на десятое. Мало того, что глаза у меня были "не айс", так ещё и уши как-то избирательно воспринимали информацию. В основном, если исходить из недавно приобретённого опыта, до меня доходила речь, обращённая непосредственно ко мне. И то, сомневаюсь, что весь смысловой пакет. Организм не желал приходить в свою обычную норму. И, чтобы понять, о чём шла речь между мамашей и женщиной, что находилась где-то рядом, мне приходилось ужасно напрягать внимание. Что это была женщина, я понял сразу. Разговор шёл о каких-то покупках и приготовлениях. Вся речь была крепко приправлена сожалеющими и сочувствующими словоизвержениями, среди которых трудно извлечь полезную для себя информацию. Что-то типа "бедная ты моя, несчастная". И всё в таком духе.