Ларри Нивен - Четвёртая профессия

- Откуда это тебе известно? - спросила она требовательным тоном.

- Читал в каком-то журнале.

Луиза начала смягчаться. Я только сейчас осознал, в каком она прежде была напряжении.

- Допустим, - сказала она. - Но, в таком случае, я действительно люблю тебя.

Я попытался оттянуть неизбежное.

- Почему ты никогда не была замужем?

- Ну, видишь ли, - она хотела уклониться от ответа, но передумала. Каждый, с кем я знакомилась, норовил сделать меня своей любовницей. Я думала, что это нехорошо, и... - Она смущенно запнулась. - А я почему-то думала, что это нехорошо?

- Тебя так воспитали.

- Да, но... - Голос ее замер.

- А сейчас ты что думаешь?

- Я никогда не стала бы встречаться с кем попало без разбора, но если нашелся бы кто-то, кто стоил бы того, чтобы с ним встречаться... Нельзя же связать свою жизнь с человеком, о котором тебе толком ничего не известно.

- Я в свое время поступил именно так.

- И чем это обернулось? О, прости, Эд! Но ты ведь сам начал.

- Ага, - буркнул я, с трудом переведя дыхание.

- Но я раньше тоже думала совсем по-другому! Что-то во мне изменилось...

Мы разговаривали довольно бессвязно. С паузами и перерывами, к тому же мы все время продолжали работать. Я успел проглотить три куска пиццы. Луиза тоже вполне успела бы сразиться со своей совестью, проиграть сражение и съесть хотя бы ломтик. Но только она не притронулась к еде. Пицца лежала прямо перед ней, а она и не взглянула на нее, даже не понюхала. Для Луизы что-то невероятное!

Полушутя, полусерьезно я сказал:

- У меня родилась теория. Много лет назад ты подавила свое стремление к любви любовью к еде. Или же наоборот, все мы грешные подавляем аппетит стремлением к любви, а тебя чаша сия миновала.

- И таблетка положила этому конец? - Луиза задумчиво уставилась на пиццу. Яснее ясного, что еда утратила свою магическую власть над ней. - О чем я и толкую. Никогда раньше я не могла играть с пиццей в гляделки.

- Ее оливковые глаза оказывались сильнее твоих.

- Они гипнотизировали меня.

- Хорошей шлюхе нужно сохранять форму. - Я пожалел о сказанном, не успев закрыть рот. - Тут не было ничего смешного - извини.

- Пустяки...

Она взяла поднос со свечами, вставленными в красные стеклянные вазочки, и начала их разносить. В полумраке бара она двигалась легко и грациозно, чуть покачивая бедрами, когда огибала острые углы столиков.

Я причинил ей боль. Но она ведь достаточно давно знает меня и должна была бы усвоить, что я болен недержанием речи...

Со своей стороны, я видел ее достаточно часто и должен был бы усвоить, что она красива. Но никогда еще она, по-моему, не достигала этого впечатления с такой подкупающей простотой.

Она вернулась обратно, по пути зажигая свечи. Поставив, наконец, поднос на место, она перегнулась через стойку и сказала:

- Это ты меня извини. Но мне не до шуток. Я же ничего не знаю точно.

- Перестань волноваться. Что бы "монах" ни дал тебе, он хотел тебе помочь.

- Я люблю тебя.

- Что?

- Я люблю тебя.

- А я тебя. - Я так редко произносил эти слова, что они застряли у меня в горле, как будто я лгал, хотя говорил я чистую правду. - Выходи за меня замуж, Луиза. Нет, не качай головой. Я хочу жениться на тебе.

Теперь я снизил голос до шепота. И вымученным шепотом она мне ответила:

- Нет, пока я не выясню, что именно я приняла, я за тебя не выйду. Я не могу доверять себе, пока не узнаю точно.

- И я тоже, - неохотно проронил я. - Но мы не можем и ждать. У нас нет времени.

- Почему?

- Ах, да, ты же не слышала. Лет через десять, а то и скорее, "монахи", чего доброго, взорвут наше Солнце. - Луиза ничего не сказала, только на лбу у нее собрались морщинки. - Все зависит от того, как долго они торгуются. Даже если мы не сумеем построить им пусковой лазер, мы можем убедить их подождать. Их торговым экспедициям приходилось иной раз ждать по...

- О, боже мой! Так ты всерьез! Из-за этого вы с Биллом и поцапались?

- Да.

Луиза вздрогнула. Даже в сумраке бара было видно, как она побледнела. А потом поступила совсем странно.

- Я выйду за тебя, - сказала она.

- Вот и хорошо, - ответил я и вдруг испугался. Женат. Опять. Луиза положила руки мне на плечи, и я поцеловал ее.

Оказывается, я хотел поцеловать ее целых... Неужели целых пять лет?

Она так удобно устроилась у меня а руках. Она гладила мне плечи. Напряжение сошло на нет, исчезло. Женаты. Мы. По крайней мере, располагаем сроком от трех до десяти лет.

- Моррис идет, - предупрещил я.

Она отпрянула.

- Он не имеет права тебя мучить. Ты ведь никому ничего не сделал! Как бы мне хотелось знать, что было в той таблетке! Что если я опытный убийца?