Уильям Нолан: Ну и денек !

- Эй!-заорал я, обращаясь к прохожим.-Этот тип-самозванец! Он ухайдакал полисмена ради этой пушки. Мерзавец худшего пошиба! Список преступлений длиной в милю! Шантажи, изнасилования, подлоги, кражи автомобилей, детокрадство, избиение женщин и тому подобное! Назовите любое преступление и вы попадете в самую точку!

Я сунул пистолет какой-то дрожащей женщине с испуганными глазами.

- Покрепче держите, леди. Если он шевельнется, стреляйте без предупреждения.

Женщина взяла оглушенного полицейского, который еще только учился дышать, на мушку. Тот сделал попытку приподняться.

- О-о-о-о!-завопил я.-Он хватается за нож! Стреляйте! Да стреляйте же!!!

Дрожащая женщина зажмурилась и нажала гашетку. Полицейский рухнул лицом на мостовую. Мертвяк до мозга костей.

- Да простит вас Бог! - простонал я, пятясь назад.- Вы убили слугу Закона, хранителя общественной морали... Бог вам судья!

Женщина вспорхнула. Она обернулась толстозобым пеликаном. А полисмен стал жирным тюленем с ластами. Дохлым тюленем, разумеется.

В несколько угнетенном состоянии духа я ввалился в приемную доктора Миловича и сказал секретарше, что мое дело абсолютно не терпит отлагательства.

- Входите,-проговорила она,-доктор вас примет немедленно.-Через секунду мы с Миловичем уже обменивались рукопожатием.

- Садитесь, дружок,-сказал он.-Итак... мы снова сегодня столкнулись с осложнениями? Не правда ли?

- Безусловно,-ответил я, пряча в карман предложенную им сигару. Я заметил, что она сильно заплесневела.

- Не пересядете ли вы в это кресло?

Я опустился на роскошную темную кожу и закрыл глаза.

- Ну, а теперь рассказывайте.

- Сначала бабочка запела арию из "La Boheme", вернее зажужжала. Затем выскочил из переулка котище, держа в лапах ребенка. Потом в одном доме меня обругали мыши. Еще потом мой самый старый и близкий друг превратился в верблюда...

- Двугорбого или одногорбого?

- Двух,-сказал я.-Горбы большие, дряблые и потертые на макушках.

- Еще что-нибудь?

- Потом меня остановил здоровенный, вроде бы английский полисмен. Разговор был фантастический. Он назвал меня Мордастым. Хотел надеть наручники. Сказал, что меня надо посадить в клетку. Я врезал ему в пах, а пистолет отдал симпатичной испуганной леди, которая пристрелила полисмена. Затем она превратилась в пеликана и улетела, а полисмен стал тюленем с ластами. После этого я оказался у вас.

Я открыл глаза и выпрямился, пристально глядя на доктора Миловича.

- В чем дело? - спросил он с некоторым беспокойством.

- Ну,-сказал я,-если начать по порядку, то у вас большие, черные, печальные слезящиеся глаза.

- И...

- И, держу пари, нос у вас холодный.

- Что-нибудь еще?

- Пожалуй, это все.

- А каков общий вид?

- Да вот-тело у вас, конечно, обросло длинной спутанной черной шерстью, включая даже кончики огромных болтающихся ушей.

Наступила минута молчания.

- Умеете вытворять штуки? - задал я вопрос.

- Кое-что,- ответил Милович, конфузясь.

- Сальто!-скомандовал я.

Он исполнил.

- А теперь-куш!

Милович закатил глаза, длинный розовый язык вывалился из его пасти.

- Хороший песик,-сказал я.-Славная собачка.

- Гав!-пролаял доктор Милович, виляя хвостом.

Надевая шляпу, я швырнул ему кость, предусмотрительно захваченную из дома, и покинул его кабинет.

Деваться-то было некуда. Это был еще тот денек!