Влад Савин - Огонь и вода

— Не стоит шуметь — обернулся бывший попутчик, показывая жетон тайной полиции — вряд ли вы всерьез сомневаетесь в нашем праве везти вас, куда надо, товарищ Второй!

Штрих затравленно огляделся. Сопротивляться было бесполезно: любой из стерегущих его верзил мог легко справиться с двумя такими, как он. К тому же полицейские агенты наверняка были вооружены и обучены хитрым приемам японской борьбы, про которые сам он лишь читал в популярных романах о приключениях знаменитого сыщика фон Дорна.

— Послушайте, не знаю, как вас там! — в отчаянии воскликнул он — если вы знаете, кто я, то вам известно, зачем я здесь. Дайте мне увидеть мою жену, хоть на минуту, и после делайте со мной, что хотите! Осталось мало времени, она может умереть!

— Это точно! — усмехнулся попутчик — времени у тебя мало.

Автомобиль свернул на Трамвайную, и Штрих с удивлением заметил, что его везут не на бульвар Принца-Альберта, где размещалось управление тайной полиции, тот самый Большой Дом; однако больница также оставалась далеко в стороне. Но вскоре, узнав знакомые дома, окруженные садами, он с ужасом и омерзением понял, куда они едут.

— Мерзавцы, палачи! — выкрикнул он — вы хотите показать мне пепелище, где живыми горели моя жена и дети?

Полицейские захохотали. Штрих сейчас готов был убивать их голыми руками. Но будучи в положении, когда нельзя было и пошевелить пальцем, ему оставалось лишь кипеть возмущенным разумом, чувствуя себя в эту минуту большим фанатиком революции, чем сам товарищ Первый.

Автомобиль остановился. Штрих не верил своим глазам. Дом стоял целый и невредимый, видны были кружевные занавески на окнах и цветы на подоконниках. Нигде не было никаких следов огня, все вокруг источало мир и покой.

— А вы говорили, пепелище! — усмехнулся бывший попутчик и вопросительно взглянул на одного из агентов.

— Сейчас мадам выйдет! — ответил тот — вчера, позавчера, третьего дня в это же самое время!

И тут Штрих увидел Зеллу. Она вышла, все такая же стройная и красивая, в шелковом платье с кружевом, и широкой шляпке с вуалью, держа за руки Леона-младшего в матросском костюмчике и маленькую Зеллу. Леон завороженно следил сквозь стекло за каждым их движением; опомнившись, он хотел крикнуть им, что было силы, но полицейские были настороже. Ему умело заткнули рот, скрутили руки, и автомобиль покатил прочь, увозя Леона от его дома, жены и детей.

Он смутно помнил, как его привезли, как вели по каким-то коридорам. Его ввели в кабинет, усадили в кресло. В комнате, освещенной мягким электрическим светом, кроме него были еще двое: его спутник по поезду, и сухощавый седоватый человек с ястребиным профилем. Когда он обернулся, рассматривая Штриха в упор, тому захотелось вжаться в кресло: от седоватого исходила невидимая сила не знающего пощады хищника, его бесцветные глаза были похожи на ледяную прозрачную воду северных озер. Штрих понял, что это и есть Директор, о котором рассказывали не меньше страшных легенд, чем о подвалах этого большого дома. Сейчас Директор смотрел на Леона, как кот на пойманную мышь. Штриху было страшно, но осознание безвыходного положения придало ему решимость.

— Я протестую! — отчаянно выкрикнул он — согласно Уложению о уголовных наказаниях, я имею право услышать предъявленное обвинение и иметь адвоката, без присутствия которого могу не произносить ни единого слова!

Он сам не верил своей речи. Если даже половина слышанных им слухов правда, он не увидит никакого суда, а просто сгинет здесь без следа. Его не будут искать в Зурбагане, потому что никто из знакомых не видел, как он садился в поезд. По ту же сторону границы ни полиция, ни квартирохозяин, получивший плату вперед, даже не заметят пропажи какого-то иностранца; товарищи же просто сочтут его дезертиром. Он находился в руках беспощадных убийц, которые могли сделать с ним все, что хотели. Директор смотрел на него не отрываясь, и вдруг его тонкие губы тронула усмешка.

— Прежде всего, не надо так орать — сказал он ровным спокойным голосом — у меня отличный слух. Итак, вы признаете свое авторство этих опусов, товарищ Второй? А может, вас следует называть..

Тут Директор аккуратно перечислил несколько псевдонимов, под которыми выходили в их газете воззвания и статьи Штриха. Пораженный такой осведомленностью, Леон кивнул: бесполезно было отрицать уже известное. Директор извлек и положил на письменный стол несколько листков.

— Удивительно мягкая бумага — заметил он — кстати, когда нам удается перехватить крупную партию, мы ее не сжигаем, как пишете здесь вы. Несколько экземпляров подшиваются в дела, как вещественные доказательства, а прочие идут в ватерклозеты нашего Управления, давая заметную экономию на хозяйственные расходы. Впрочем эти пасквили часто иного и не заслуживают. Будь у нас чувство юмора, мы предъявили бы вам обвинение в клевете, то есть в распространении ложных, порочащих сведений.