Георгий Мартынов - Гианэя

И по тому же времени помощь может явиться к ним не раньше, чем через тридцать пять лет! При условии, что не будет потеряно много времени на поиски в просторах космоса.

Но не это было самым страшным.

Весь ужас заключался в том, что их корабль не движется или движется с межпланетной скоростью, что практически было одно и то же.

Время на их корабле течет теперь точно так же, как на Земле!

Корабль будет найден спасательной экспедицией через тридцать пять лет не только для обитателей Земли, но и для них самих!

Тридцать пять лет!

Ему, Виктору, будет тогда семьдесят. А Гианэя останется почти такой же молодой, как сейчас.

Эта мысль и прежде посещала его. Но он никогда не сознавал ее так остро. На Землю он думал вернуться сорокалетним. Время, проведенное в летящем корабле, было для его тела реальным временем. Он постарел бы на тридцать лет по подсчету земных годов, чисто абстрактно.

Теперь все изменилось: за тридцать пять лет он постареет именно на тридцать пять лет, и внешне и по существу.

У него была смутная надежда на могущество соединенной науки Земли и Гийаиейи. Теперь на это нельзя было рассчитывать. Никакое вмешательство науки не продлит ему жизни и молодости, эта наука просто не сможет до него добраться раньше, чем через тридцать пять лет. А тогда будет уже поздно.

Может быть, длительное заключение в корабле подо рвет его здоровье – и он не доживет до дня освобождения. Тогда, если не явятся другие члены экипажа, Гианэя останется здесь совершенно одна. Он содрогнулся, представив себе такую возможность. Возможность вполне реальную!

Одна… В бесконечном просторе космоса, в замкнутом помещении отсека, наедине с собой, быть может, долгие годы…

А если навсегда, на сотни лет?!

Ведь старость наступит для Гианэи не раньше, как лет через триста пятьдесят по земному счету годов. Никак не раньше. Она молода, здорова и полна сил.

Он был уверен, что если бы так произошло, Гианэя не стала бы жить.

В былые эпохи на Земле существовало наказание в виде пожизненного одиночного заключения. Виктору как-то случилось прочитать об одном таком человеке, прожившем в тюрьме пятьдесят пять лет. Жестокость, проявленная предками, тогда поразила его. Но, вспомнив об этом сейчас, он подумал, что пережить такое заключение было неизмеримо легче. Этот человек все же был не один. Он видел хотя бы тюремщиков. Время от времени его выводили на тюремный двор, на прогулку. Он видел небо, облака, птиц. Из-за тюремной стены до него могли долетать звуки. Даже дуновение ветра вносило в его жизнь какое-то разнообразие.

Ничего этого не было здесь.

Одиночное заключение было полным!

А если.

Именно сейчас, после катастрофы, наблюдая за Гианэей, он начал подозревать…

Если так, их положение осложнится…

– Все же, – сказал Виктор, – я не могу поверить, что весь экипаж корабля погиб. Я думаю, что рано или поздно восстановится сообщение между отсеками. Что бы ни случилось на пульте или с «Мозгом навигации», можно произвести ремонт. И лететь дальше. Ведь сами двигатели не могли пострадать.

– Не могли, – согласилась Гианэя. – Будем ждать. Она явно сказала это только для него. А сама не верила. Это было очевидно, судя по ее тону. Виктор сел рядом и обнял ее. – Разве нам плохо вдвоем? – спросил он ласково.

– Пока, – ответила Гианэя, – мне ничего больше не надо.

– Почему «пока»?

– Потому что многое может измениться.

Она встала и ушла в каюту, видимо не желая продолжать разговор.

Через несколько минут Виктор заглянул в каюту. Гианэя лежала с закрытыми глазами, но не спала. Он понял это по ее дыханию.

Он прошел на обсерваторию, как делал это каждый день, а иногда и два раза в день.

Движется ли корабль?

Только приборы могли ответить на этот вопрос, но их не было здесь.

С того памятного дня, когда он, зайдя на обсерваторию, не увидел за бортом свободного от звезд кольца и понял, что корабль замедляет скорость полета, прошло девять суток. На следующий день Виктор направил телескоп на одну из звезд, находившуюся прямо впереди, и закрепил его в этом положении. Восемь дней он регулярно наблюдал за ней, надеясь по изменению цвета определить, продолжает ли корабль тормозиться и с какой скоростью он это делает. Он понимал, что наблюдения без приборов ничего ему не скажут, но упрямо продолжал их, скорее всего для того, чтобы иметь хоть какое-нибудь занятие.

Первые три дня звезда действительно изменяла свой цвет, но потом эти изменения, даже если и происходили, перестали быть заметными для глаза.