Фриц Лейбер - Избранное. Том 2 - Серебряные яйцеглавы; Ночь волка; Рассказы

Но Гастерсон уже качал головой. Он произнес:

— Я совершенно ничего не знаю об этом.

Фэй вздохнул и вместе с Пух-Бахом повел плечом в уже знакомом «трехшарнирном» жесте. Затем он оживился.

— Полагаю, сейчас мы дальше не продвинемся, — сказал он. — Продолжай думать, Гасси. Постарайся что-нибудь вспомнить. Ты не сможешь выходить из квартиры — я оставляю охрану. Если захочешь увидеть меня, то скажи ей об этом. Или просто подумай. Через какое-то время тебе в любом случае еще будут заданы вопросы. Может быть, мы даже применим к тебе особые методы. Возможно, ты будешь щекотунизирован. Все. Давайте, вы все, нам пора двигаться.

Прыщавая и ее подружка отпустили Гастерсона, человек, державший Дейзи, ослабил свою благопристойную хватку. Дэвидсон и Кестер бочком и оглядываясь вышли из комнаты и маленькая группа захвата не спеша удалилась.

В дверях Фэй оглянулся.

— Прости, Гасси, — сказал он, и в какое-то мгновение в его глазах промелькнуло их обычное выражение. — Жаль, что я не могу… — Клешня поднялась к его уху, и спазм боли исказил его лицо, он напрягся и вышел. Дверь закрылась.

Гастерсон два раза глубоко вздохнул, что, скорее, было похоже на гневное всхлипывание. А затем, все еще шумно дыша, пошел в спальню.

— Что? — спросила Дейзи, следя за ним взглядом.

Он вернулся, держа в руках свой револьвер тридцать восьмого калибра, и направился к двери.

— Что ты собираешься делать? — спросила она, отлично зная ответ.

— Я собираюсь разнести на куски железную мартышку, пристроившуюся на плече Фэя, даже если это будет последнее, что я сделаю в этой жизни.

Она обхватила его руками.

— Дай мне пройти, — рычал Гастерсон. — Хоть раз в жизни я должен быть мужчиной.

Пока они боролись за оружие, дверь бесшумно открылась и в комнату проскользнул Дэвидсон, который ловко выхватил у них револьвер прежде, чем они заметили его присутствие. Он ничего не сказал, только улыбнулся и, выходя из комнаты, покачал головой с грустным упреком.

Гастерсон тяжело сел.

— Я знал, что все они псионики, — тихо сказал он. — Я просто потерял контроль над собой — так подействовал на меня последний взгляд Фэя. — Он дотронулся до руки Дейзи. — Спасибо, малыш.

Он подошел к стеклянной стене и стал осматривать окрестности. Через некоторое время повернулся и сказал:

— Может, тебе лучше быть с детьми, а? Я думаю, что охрана позволит тебе пройти.

Дейзи покачала головой.

— Дети никогда не возвращаются домой до ужина. Еще несколько часов они будут находиться в большей безопасности, чем рядом со мной…

Гастерсон рассеянно кивнул, сел на кушетку и подпер подбородок рукой. Спустя секунду его лицо разгладилось, и Дейзи поняла, что где-то внутри завращались шестеренки и энергичней забегали электроны, — хотя тут же она напомнила себе, что ей нужно навсегда вычеркнуть из своего словаря именно эти риторические фигуры, приобретшие теперь особый смысл.

Примерно через полчаса Гастерсон мягко сказал:

— Я думаю, что щекотуны настолько псионичны, что у них на всех словно бы один разум. Если бы я пробыл с ними очень долго, я сам стал бы частью этого разума. Скажи что-нибудь одному из них — и ты скажешь это всем.

Пятнадцатью минутами позже он произнес:

— Они не сумасшедшие, они просто новорожденные. Те из них, которые создавали внизу этот хаос со щекоткой, вели себя, как младенцы, брыкающие ножками и размахивающие ручками с единственной целью — понять, на что способны их тела. Очень плохо, что мы являемся их телами.

Еще через десять минут:

— Я должен что-то сделать. Фэй прав. Я виноват во всем. Он только ученик, а именно я — старый колдун.

Пять минут спустя, уныло:

— Возможно, это судьба человечества — создать живые машины и потом исчезнуть из Вселенной. Если только мы не понадобимся щекотунам, как, черт подери, лошади кочевникам.

Еще через пять минут:

— Может быть, кто-нибудь и смог бы придумать цель жизни для щекотунов. Даже религию — Первая Церковь Щекотуна Пух-Баха. Но я ненавижу продавать другим людям духовные идеи, и это все равно не помешало бы щекотунам паразитировать на человечестве…

Когда он пробормотал эти последние слова, его глаза вдруг расширились, как у маньяка, и улыбка растянула рот до ушей. Он встал и направился к двери.

— Что ты собираешься делать? — прямо спросила Дейзи.

— Просто выйду и спасу мир, — ответил он ей. — Может, я вернусь к ужину, а может и нет.

Дэвидсон оттолкнулся от стены, на которую опирались он и его тринадцатикилограммовый щекотун, и двинулся, чтобы перекрыть выход в холл. Но Гастерсон просто подошел к нему. Он тепло пожал ему руку, посмотрел прямо в глаза его щекотуну и сказал звенящим голосом: