Фриц Лейбер - Серебряные яйцеглавы

— Полагаю, этим впрямь лучше заняться тебе, — покорно согласился Флэксмен. — Мы обязаны выбить рассказы из этих чудовищ любым способом, иначе нам конец. И для меня ненамного хуже будет лицезреть их здесь, покоящимися на своих черных воротничках и глядящими в упор, чем сидеть одному и вспоминать те богомерзкие способы, которые они…

В этот момент дверь открылась так медленно и бесшумно, что прежде чем глаз смог уловить движение, она оказалась распахнутой почти настежь. На этот раз Флэксмен просто закрыл глаза, хотя в последний миг показалось, что он закатил их под лоб.

В дверях стоял высокий худой человек, в лице которого было столько же жизни, сколько в цвете его пепельно-серого костюма. Глубоко посаженные глаза, длинное узкое лицо, сутулые плечи и впалая грудь придавали ему сходство с бледной коброй, только что вылезшей из корзинки заклинателя.

— Что вам угодно, сэр? — резко спросил Каллингем.

Флэксмен добавил усталым голосом, не открывая глаз:

— Если вы продаете электричество, то нам оно не нужно.

Серый человек вяло улыбнулся. Это сделало его еще больше похожим на кобру. Вкрадчиво, хотя и с легким шипением, он признался:

— Нет. Я просто поглядеть. Решил, что раз дом открыт и пуст, та он, должно быть, из тех полностью выпотрошенных домов, которые продаются.

— Вы не видели — там, снаружи, электрики работают? — поинтересовался Каллингем.

— Нет там никаких работающих электриков, — возразил непрошенный гость. — Вот что, джентльмены, я сейчас удаляюсь. В течение двух дней пришлю вам свое предложение.

— Здесь ничего не продается, — проинформировал его Флэксмен.

Серый человек улыбнулся:

— И все же мое предложение будет послано. Я очень настойчив, и, боюсь, вам придется столкнуться с моим упрямством.

— Да кто вы такой, в конце концов? — побагровел Флэксмен.

Серый человек улыбнулся в третий раз и, мягко закрывая за собой дверь, прошипел:

— Друзья иногда зовут меня, возможно, за настойчивость, Гарроте.

— Странно, — вновь заметил Каллингем, когда дверь закрылась. — Этот человек мне кого-то напоминает, но кого? Лицо сицилийского Христа… Удивительно.

— А что такое гарроте? — спросил Флэксмен.

— Тесный стальной воротник, — холодно ответил Каллингем, — с винтом, чтобы ломать шею. Изобретение старых весельчаков испанцев. Хотя гарроте может быть также истолковано и просто как петля. — Сказав последнее слово, он удивленно поднял брови.

Два компаньона переглянулись.

Песня Роберта Шумана «Я не буду горевать» передает чувство ужасного, величественного одиночества со всей немецкой образностью потерянной любви, где есть и блестящее великолепие, и свернувшиеся кольцами змеи, поедающие замерзшие сердца в вечной ночи. Но впечатление еще более усиливается, когда ее исполняет со странно гармоничным диссонансом хор из двадцати семи заключенных в контейнеры мозгов.

Едва умолкло последнее «нихт», Гаспар де ля Нюи тихо зааплодировал. Волосы его были теперь коротко подстрижены, а синяки на лице приняли лилово-зеленоватый оттенок. Он достал из кармана пачку сигарет и закурил. Тем временем няня Бишоп металась по Инкубатору, с удивительной быстротой отключая динамики. Однако она делала это все же недостаточно быстро, ибо песню уже сменили свист, вопли и визг закапсулированных мозгов.

Когда она вернулась, поправляя ей одной видимые недостатки в прическе, Гаспар сказал:

— Они ведут себя, как в общежитии.

— Выбросьте эту сигарету, здесь нельзя курить. Да, вы правы насчет этой братии. Безумства, прихоти — последняя страница Византии, и разговаривать можно только при помощи цветомузыкальных установок. Ссоры, вражда — иногда двое отказываются подключаться друг к другу, — и это длится неделями. Критика, жалобы и ревность — я разговариваю с Полпинты чаще, чем с остальными, значит, он учительский любимчик, я забываю подключить глаза-уши Зеленому, я не могу поставить глаз Большого точно туда, куда он хочет, — и так без конца. Или я опоздала на две минуты восемнадцать секунд с аудиовизуальной ванной для Царапины, которая представляет собой поток звука и цвета, что предположительно тонизирует их чувственные области, только мы, слава Богу, не можем ни видеть, ни слышать этого. Полпинты говорит, что это как Ниагара Солнц.

А настроения, Боже святый! То один из них целый месяц не говорит ни слова, и мне приходится уговаривать и уговаривать или делать вид, что не замечаю, а это гораздо труднее, но, в конце концов, срабатывает лучше. А это их всеобщее дурацкое обезьянничание! Стоит только одному придумать какую-нибудь глупость, и через минуту все начинают ему подражать. Мисс Джексон — она увлекается историей — называет их тридцатью тиранами, сравнивая с теми парнями, что когда-то правили Афинами. Это то же самое, что смотреть за семьёй монгольских гениев. Бесконечная работа. Иногда мне кажется, что я никогда больше ничем не занималась, кроме как сменой футляров.