Александр Ильин: Книголюб

Море… Бесконечная полоса пляжа и прокопченные южным солнцем тела отдыхающих, горячий, нафаршированный окурками и персиковыми косточками песок и разгневанные мамаши, взывающие к совести своих перекупавшихся чад, громады нефтеналивных танкеров на рейде…»

— Приходилось. И на Белом, и на Черном. — Я пытался понять, к чему он клонит.

— И помните, как там было?

— Еще бы. — Реальность только что промелькнувших в памяти картинок не вызывала сомнений.

— Так… Ну хорошо. А на Аляске?

— Что на Аляске?

— На Аляске не были?

— Да вот все как‑то не соберусь, — не выдержал я.

— Ну, это и не мудрено, — не обращая внимания на издевку, продолжал он. — Хотя Джека Лондона‑то вы, верно, читали? Ну, там, я не знаю, «Белое Безмолвие», «Любовь к жизни». В общем, что‑нибудь о Клан- дайке.

— Хм, в точку попали — это мои любимые рассказы. Особенно «Любовь к жизни».

— Тогда вы должны кое‑что из них помнить.

«Кое‑что… Сводящая с ума бесстрастность Белого Безмолвия и — холод… Безмолвие ощутимо физически, оно давит морально, расплющивает сознание, стирает человеческое Я и — холод… Безмолвие, заставляющее замолчать — сильных надолго, смирившихся навсегда и — всепроникающий холод…

Кое‑что… Отупляющий голод и хрустящие на зубах рыбешки с палец величиной… Страх потерять спички и чуть было не пойманная куропатка, убегающая в темноту… Мутный взгляд больного, ошалевшего от голода волка и угасающее желание есть, поддерживаемое лишь одним — желанием жить…»

Ч

— Как не помнить. Такое не забывается.

— Славно. А скажите на милость, в чем разница между вашими воспоминаниями о море, где вы были, и об Аляске, о которой вы только читали?

Подумав минуту, я вдруг поймал себя на том, что принципиальной разницы между ними не вижу.

— Не трудитесь, — предложил он наконец, — я в свое время тоже не смог ее найти. Главное отличие состоит в сознании того, что на море вы были сами, а о Кландайке читали у Лондона. И все. Хотя куда как часто мастерски написанная вещь производит большее впечатление и дольше хранится в памяти, чем собственные воспоминания об иной скучной поездке. Согласны?

Я согласился, выуживая в луковом соусе очередной кусок ароматной говядины.

— Так вот, я начал с того, что четко усвоил это отличие и постарался сделать все, чтобы оно стерлось в моем сознании.

— Интересно, каким это образом, — поинтересовался я, чтобы поддержать разговор: мне показалось, что его рассуждения могут быть прелюдией какой‑то забавной истории.

— Тренировками, мой друг, постоянными тренировками, — продолжал книголюб с энтузиазмом. — Да. Так вот. Первое, чего я со временем достиг, это то, что многое из прочитанного мной переплавилось в недрах моей памяти в мой собственный жизненный опыт. Однако на достигнутом я не остановился. Ведь все это относилось к прочитанному когда‑то.

Человек я одинокий, преклонного возраста, но не совсем еще развалина. Ничего меня не связывает — самое бы время поездить, мир посмотреть. Да куда ж я на свою пенсию поехать мог: разве что с печки на лавку… Вот и оставалось одно — вспоминать свое прошлое. И, повинуясь естественной тяге к новизне впечатлений, я поставил перед собой задачу максимально сократить время «переплава» прочитанного в пережитое. Немало я попотел, прежде чем сумел довести этот разрыв до одних суток. Прочитал вчера, к примеру, рассказ о сафари в Африке, а сегодня я

уже в мельчайших деталях вспоминаю, что там видел, что чувствовал, с кем познакомился…

А со временем, знаете ли, начал за собой интересную вещь замечать: читаю и вроде как сам в книге растворяюсь. Да… А началось с запахов. Скажем, про рыбаков книга — явственно ощущаю запах моря:, свежий такой, йодистый, рыбный дух опять же ноздри щекотит.

Или читаю, а действие в деревне происходит, чувствую — сеном свежим пахнет, пылью дорожной, коровьими лепешками, цветами полевыми… Это в горо- де‑то, на девятом этаже!

Дальше — больше. Идет в книге речь о морозах — замерзаю; про летний зной или про пустыню что — жарко мне, губы от жажды спекаются.

Потом я услышал книгу. Да — да, именно услышал. Читаю о войне, а вокруг стрельба, мины воют, от взрывов бомб и снарядов уши закладывает, танки рычат, а в окопах мат кромешный стоит. Или как о степи речь зайдет, так кузнечики звенят — заливаются, жаворонки в небе от усердия заходятся…

Да… И вот в один прекрасный момент я сделал последний шаг. Тот самый шаг, что еще отделял наш реальный мир от мира созданного автором. И, уверяю вас, он оказался не менее реальным, чем тот, в котором мы живем. Хотя правильнее было бы сказать — они оказались не менее реальными, ибо каждый автор создает свой мир, а чаще всего целую цепь, как теперь говорят, параллельных миров.