Альфред Ван Вогт - Точка Омега

Создание ползло по длинному коридору космического корабля, мучительно сопротивляясь неодолимой тяге своих элементов принять форму окружающих его предметов. Похожая на магму в состоянии распада, серая масса тянулась, вздымалась и опадала, катилась и текла. В каждом ее движении отражалась отчаянная борьба с ненормальным стремлением преобразоваться в стабильную форму.

Неважно в какую! Оно готово было стать отливающей холодным голубоватым блеском стенкой из прочнейшего металла грузового корабля, стремительно летящего к Земле, или плотной резиновой дорожкой на полу. И если противиться притягательной силе пола ей было нетрудно, то совсем иначе обстояло дело с металлом, который влек к себе неудержимо. Было бы так просто навечно застыть в металле.

Но что-то мешало этому. Какое-то встроенное в него самого предназначение. Приказ, воспринятый на уровне электронов, продолжавший звучать в вибрации атомов и похожий своей неизменной напряженностью на особого рода пытку:

“Найти самого выдающегося математика во всей Солнечной системе и доставить его на Марс в склеп из конечного по своей структуре металла. ВЕЛИКИЙ должен быть освобожден! Для этого нужно открыть замок склепа с шифром, ключ к которому — простое число”.

Таково было предписание, будоражившее все его элементы нескончаемым страданием. Таково было предначертание, заложенное в базовом сознании породившими его великими силами зла.

В конце коридора возникло движение. Открылась дверь и раздались шаги. Насвистывая, шел человек. Существо с легким металлическим скрежетом, похожим на полу вздох, расползлось по полу, приняв за какой-то миг вид лужицы ртути. Затем оно побурело и, сливаясь с полом, стало им, легким слоем каучуковой дорожки, тянувшейся вдоль многометрового коридора. Какое неописуемое блаженство вот так запросто раскинуться, превратиться во что-то плоское, принять наконец-то форму, приблизиться тем самым к состоянию, столь близкому к смерти, что отступает любая боль. Вечный покой был так сладок, так безмерно желанен, а жизнь — донельзя невыносимой агонией, кошмаром беспрерывных терзаний. Только бы приближавшаяся форма прошла поскорее. Если она остановится, то эта животная стихия преобразуется в нее — так силен зов жизненной силы, превозмогающий металл и вообще все на свете. Эта жизнь на подходе означала пытку, борьбу, страдание.

Тварь напряглась. Сейчас плоская и гротескная, она была способна трансформироваться в стальные мускулы. Полная ужаса, она ожидала начала смертельной схватки.

Космонавт Парелли, жизнерадостно насвистывая, вышагивал вдоль ярко освещенного коридора в направлении машинного отделения. Он только что получил весточку из дома. Жена родила сына и чувствовала себя превосходно. Восьми фунтов, как уточнялось в радиограмме. Он еле удержался, чтобы не закричать “ура” и не пуститься в пляс. Парень! Хорошая штука жизнь!

Распластавшееся на полу Нечто, охватила боль. Она была примитивной, разъедающей, словно кислота, каждую его частицу. Под ногами Парелли трепетали все атомы коричневого пола. Вспыхнуло нестерпимое болезненное желание рвануться к нему, принять его форму. Существо отчаянно сопротивлялось неодолимому стремлению, боролось с паникой и с этим гадким ужасом. Оно тем сильнее осознавало свое состояние, что уже могло думать через мозг Парелли. Судорожная волна ходуном пробежала по коридору вслед за космонавтом.

Бороться было бесполезно. На какое-то мгновение вспучился шальной бугорок, неумело попытавшийся смоделировать человеческую голову. Серая кошмарная масса демонического вида. Весь свой ужас она исторгла в свистящем металлическом звуке. Содрогаясь, она опала, дергаясь в болезненном спазме. Парелли шел быстро, слишком быстро для скорости ее перемещения ползком.

Слабый, но жуткий свист стих. Нечто растеклось и вновь слилось с полом. Оно успокоилось, хотя и вздрагивало на уровне атомов от неистребимой и неподвластной контролю жажды жизни — вопреки мучениям, глубинному страху и своей примитивной тяге к стабилизации формы. А также ради достижения целей, поставленных перед ним алчными и злонамеренными создателями.

Пройдя с десяток метров, Парелли остановился. Мысли о жене и ребенке мгновенно вылетели у него из головы. Он повернулся и неуверенно оглядел коридор.

— Что за чертовщина? — громко спросил он сам себя.

В его сознании, не умолкая, раздавался какой-то звук, слабый, причудливый, но неоспоримо вызывавший страх. По спине пробежал холодок. Этот дьявольский свист…