Сам Люндваль: Тени

version="1.0" encoding="utf-8"?> sf Сам Люндваль Тени

Обвинение обыденного, бездушного мира, тоска героев по чему-то другому, непохожему. Есть здесь и «маленький человек», от лица которого ведется повествование. Казалось бы, его функция, сводится только к тому, чтобы «нажимать на кнопки», но он и ему подобные начинают попросту бояться своего мира, как и исследуемых других. Они все больше отчуждаются от прочих людей, ища прибежища в здании без окон. В рассказе есть еще один персонаж: вынужденно оказавшаяся в данной действительности девушка из иной Вероятности. Она отчаянно рвется в родной мир, хотя шансов на возвращение нет никаких, а ее «действительность» обратилась «всего лишь в серый, клубящийся туман».

Девушка окликнула меня, когда я спускался но лестнице из Службы Вероятностей. Мне в ту пору было лет двадцать, и я только что вернулся Сверху, где провел почти два месяца субъективного времени, запертый в стальной камере вместе с двумя инженерами, которые опротивели мне хуже горькой редьки. Подумать только, два месяца не видеть девушек! А эта была миленькая. Не сказать, чтобы красавица, но сейчас любое существо без бороды вызывало во мне положительные эмоции. Я остановился и посмотрел на нее. Судя по морщинкам вокруг глаз и рта, лет на десять старше меня, длинные волнистые волосы, старомодное платье чуть ли не на три размера больше, чем следовало. Если она хотела привлечь мое внимание, то ей это удалось. Впрочем, лезть из кожи вон ей не пришлось: как я уже сказал, сейчас любое существо женского пола привлекло бы мое внимание без малейшего труда.

– Неужели это значок Службы? – спросила она.

Голос ее нервно дрогнул, но тогда я пропустил это мимо ушей. Я бросил взгляд на отворот куртки с сине-зеленым значком. Надо сказать, очень скромным. Никто его не замечает, а вот она заметила. Прямо-таки пожирала его взглядом.

– Ясное дело, – сказал я. – Дальше?

– Ты работаешь... там? – она показала на грязный фасад.

– Если это называется работать. Большей частью сижу и жду у моря погоды, – я попытался улыбнуться ослепительной улыбкой победителя, но не получилось. – А что?

Она не сводила глаз со значка.

– А ты бывал... – она запнулась, – ...Наверху?

– Только что спустился, – бросил я. – Полчаса назад сидел в стальной коробке, не имея ни малейшего представления о том, когда меня выпустят. – Я содрогнулся. – Прости, но мне пора. Когда проторчишь Наверху два месяца, здесь тошно делается.

Я начал спускаться по лестнице к площади, а в голове у меня роились смутные воспоминания. Я смотрел вдаль. Девушка не отставала.

– Это так страшно? – спросила она.

– Иногда.

Я взглянул на нее: она разговаривала с моим значком. Значок явно интересовал ее больше, чем я.

– Прости, – сказал я, – но мне было паршиво, и я хочу поскорее отсюда смотаться.

Несколько минут она молча шла рядом.

– Мне интересно, – наконец пробормотала она.

– А мне нет. На ближайшее время с меня хватит.

Я нарочно был невежлив; мне мучительно хотелось выпить и остаться наедине с женщиной главным образом, чтобы убежать от Службы Вероятностей и всего, что пыталось выползти из моего подсознания, пока мы пересекали площадь. Тут не до любезностей.

– У меня личный интерес, – сказала она, глядя прямо перед собой.

Так я и думал. Я свысока посмотрел на нее, на ее нервный рот, блуждающий взгляд.

– Долго ждешь? – спросил я.

– Долго.

– И совершенно случайно тебе попался именно я?

Она кивнула.

– Сотрудники Службы Вероятностей редко вы ходят на улицу, – объяснил я. – Со временем они уже не выносят внешнего мира. Живут в здании, как будто снаружи ничего не существует, – я мах нул в сторону мрачного строения. – Там даже окон нет. Большинство не хочет иметь никаких связей с внешним миром.

– Ничего удивительного, – сказала она.

– Тебе-то откуда знать?

– Иногда Веротехиики привозят Сверху разные вещи, – сказала она. – Интересно, как это получается.

– Сверху никто никогда ничего не привозит, – сказал я в замешательстве. – Не потому, что это не возможно, очень даже возможно, но все знают, чем это грозит. Просто нельзя.

– Сколько времени ты там работаешь? – спросила она снисходительно.

Три года.

– Наверное, раньше привозили.

– Никогда, – сказал я.

Она сменила тему разговора:

– Куда ты идешь?