– Ищу где выпить, – я пожал плечами, – А там посмотрим.
– Давай я тебя угощу, – внезапно улыбнулась она. – Раз уж я к тебе пристала. Поговорим о чем-нибудь другом.
Мы зашли в какой-то ресторан, выпили и поужинали так, как я мечтал эти два месяца. Она была очень славная, когда нужно – улыбалась, когда нужно – смеялась. Три стакана вина и два месяца заточения сделали ее в Моих глазах сперва очаровательной, а потом неотразимой. Я начал намекать на свое высокое положение в Службе Вероятностей. Как и можно было ожидать, она клюнула.
Это было, по меньшей мере, странно, поскольку мало кто интересуется Службой Вероятностей или исследованиями, которые там ведутся. Сам-то я ни капельки не интересовался, пока не начал там работать. Слыхал только, что это какое-то государственное учреждение, изучающее линии Вероятности, – черт их знает, что это такое! – и что в огромном уродливом здании тьма ученых и другого персонала, которые большей частью там и живут. Ничего секретного – кому нужны какие-то «линии Вероятности»? – и раньше в Моих глазах это было одно из тысяч уродливых зданий. Потом я кончил школу, долго не мог найти работу, звонил во все места подряд по телефонному справочнику, пока не дошел до буквы «с». Это было очень давно.
Я не ученый, не разбираюсь в теориях, связанных с изучением линий Вероятности, а что и знаю, мне непонятно. Я только нажимаю на кнопки и сижу запертый в стальной камере, пока у меня не отрастает борода, напряжение становится невыносимым и начинают сниться кошмары. Вообще-то все не так страшно, быстро едешь Наверх, приборы записывают необходимые данные, и возвращаешься назад. Бывает, застреваешь Наверху на месяц-другой, но это не опасно. Постепенно привыкаешь. Вернее, приучаешься. Через несколько лет уже не выносишь внешнего мира, вот почему в здании Службы квартиры без окон. В стальных камерах есть телемониторы, там всякого насмотришься.
Мы сидели в отдельной кабинке ресторана, подальше от окна.
– Я ничего толком не знаю, – признался я. – Не мой хлеб, это дело ученых. Мы заходим в стальные камеры и едем куда-то вдоль линии Вероятности, я даже сам не управляю, а еду, куда пошлют.
– А почему называется Наверх? Я пожал плечами.
– Откуда мне знать! Просто так называется. Мы едем вдоль линии Вероятности в вариант нашего мира, который не существовал или мог бы существовать, если бы что-нибудь развивалось по-другому, а потом мы сидим там и все изучаем.
– Что именно?
– Не знаю. Измеряем влажность воздуха, следы радиоактивности, проводим визуальные наблюдения... – Несмотря на жару, я поежился. – В не которых из этих Вероятностных миров отвратительно. Даже вспоминать не хочется. Другие... другие ничего.
– Лучше здешнего, – это было утверждение, а не вопрос.
– Некоторые гораздо лучше, – я задумчиво пригубил вино.
– А что будет, если выйти из камеры? – спросила она,
– Дверь заперта.
– А если отпереть?
– Выберешься наружу.
– Значит, это возможно?
– Конечно, раз плюнуть, только... – Я осекся. – Мне ничего об этом неизвестно. Никто никогда не пробовал выходить, значит, и рассуждать не о чем.
– Стало быть, ты там просто сидишь?
– Вот именно. Иногда несколько часов, иногда
несколько месяцев. В зависимости от обстоятельств. Не знаю почему, но иногда можно вернуться, когда хочешь, а иногда не получается.
– Примитивно как-то, – сказала она.
– Так оно и есть. Линии Вероятности были открыты всего десять лет назад, ученые пока шарят в потемках. Во всяком случае, меня это не касается. Я только нажимаю на кнопки и слежу за приборами, вот и все. Идем. – Я встал.
Мы пошли в другой кабак и еще выпили. К тому времени она стала уже более чем неотразимой. Я желал ее до боли. Сдерживаемые два Месяца молодые силы бурлили во мне и рвались наружу. Я готов был на что угодно, буквально на что угодно, лишь бы добиться ее. Мы сидели в ночном баре, и она спросила:
– Почему же никто ничего не привез Сверху?
Я пожал плечами, в мыслях самозабвенно обнимая ее.
– Может быть, когда-нибудь привозили, – продолжала она.– Давно, когда исследования только начались.
– Может быть, – равнодушно отозвался я. – Все знают, чем это грозит, поэтому... – Я снова осекся.– Никто ничего об этом не знает.
– О чем?
– Ни о чем.
Черт возьми, не робей я так, я бы наплевал на нее и нашел себе другую девочку. У меня были деньги и, уж поверьте, – желание. Но я робел, а, кроме того, мне показалось, что раз я так долго ее слушал, то теперь имею на нее право.
Читать дальше