Джеймс Данливи - Рыжий

Гробовая тишина в купе. Маленький поезд с шумом проносится мимо Большого Канала и запущенных садиков Рингсенда. Себастьян впился глазами в газету, прижав ее к лицу. И опять, словно непристойность, произнесенная в церкви:

— Послушайте, сэр. В вагоне женщины.

Кто набросится на него первым? Пусть кто-нибудь другой сделает первый шаг, когда начнется драка, я ухвачу его за ноги. Я нервничаю. Ненавижу подобные выходки. И почему, ради всего святого, я оказался в этом вагоне? И когда я наконец приеду? Без сомнения, этот человек — сексуальный маньяк. В любой момент он может начать грязно ругаться. Терпение мое не безгранично. Как у той старушки, которая перебирая четки, выкрикивает после каждой десятой бусины грязные ругательства. Не терплю непристойностей. Посмотреть только на них — ведут себя как ни в чем не бывало. Лучше перестать листать газету — он может ударить неожиданно. А этот красноносый в углу хохочет, хватаясь за живот. Господи, скорей бы уже доехать. Никогда больше не поеду в третьем классе.

— Ну сколько я могу повторять — здесь дамы.

Себастьян поворачивается к нему, переспрашивает ледяным тоном:

— Что вы сказали?

— Я хотел спросить, вы ничего не забыли сделать?

— Не понимаю вас.

— Повторяю — здесь дамы. Вам следует себя осмотреть.

— Вы обращаетесь ко мне?

— Да.

Нет, это уже слишком. Не следует обращать внимания на дурака. Просто невыносимо. Надавать бы затрещин тому дегенерату в углу, которому так нравится все, что здесь происходит. Он получит еще больше удовольствия, если я сломаю ему челюсть. Почему в Ирландии такие типы разгуливают на свободе? Весь город кишит ими. Если на меня нападут, клянусь Богом, я подам в суд на того, кто продал билет сумасшедшему. Две девушки опять смущены. Чертов поезд до самой Скалы едет без остановок. О Господи. Я должен все это выдержать. Самообладание и хладнокровие во чтобы то ни стало.

— Отвратительное поведение, сэр. Вынужден сделать вам замечание. Дело, однако, весьма скверное. Шокирующее публику поведение в общественном транспорте. Часть вашего тела видна, сэр.

— Прошу вас меня извинить, но не суйтесь в чужие дела, иначе я сломаю вам челюсть.

— Нет, препятствовать такому поведению в присутствии дам — мое дело. Стыд. Вы ведь не один в вагоне.

Безнадежно. Нельзя позволить ему втянуть меня в подобный разговор. Нужно пораскинуть мозгами. Мы въезжаем в Бутерс-таун. Через минуту я уже выйду из вагона. Видна часть тела? Палец? В святой католической Ирландии нужно носить перчатки. И лицо. В последний раз я появляюсь на людях без маски. Чаша терпения переполнена. Но я никому не позволю вывести меня из себя, никому, даже этому обезумевшему простолюдину.

Стараюсь не смотреть в глаза красномордому маньяку. Смотрю в окно. Вижу парк, в котором моя милая Крис впервые со мной заговорила. Наконец избавление. Хохочущий урод в углу. Вытащу его из вагона и погоняю ремнем с одного конца перрона на другой. Что он делает? Показывает на свое колено. Мое? Колено? Боже праведный! Он весь вывалился. Весь целиком.

Выпрыгиваю за дверь. Убраться бы побыстрее. Голос вдогонку:

— Вы не забыли еще кое-что?

Лихорадочно хватаю пакет с проступившими пятнами крови.

И снова голос вдогонку:

— Сегодня вам не удается забыть о своей плоти.

Опрокидывает рюмку за рюмкой, жадно глотает, требует еще. У его локтя все тот же пакет с печенкой: коричневый, пропитавшийся кровью. За крыши домов, выстроившихся на противоположной стороне улицы, заходит солнце. Уже поздно. С Мэрион, вероятно, справится будет не так уж трудно. Я старался поразмыслить над тем, что произошло. Дело не в храбрости, или угрызениях совести, или в чем-нибудь подобном, но я не в состоянии выбросить из головы ту ужасную, просто невообразимую сцену. Мне всего лишь нужно было застегнуть ширинку. Всего лишь.

— Мой дорогой, не нальешь ли ты мне еще?

— Не премину это сделать, мистер Дэнджерфилд.

И почему меня не миновала сия чаша? А я-то был уверен, что со мной никогда не может произойти нечто подобное. Ну ладно, слава Богу я не прошелся в таком виде по Скале. Мне нужна компания, чтобы было с кем поговорить. Мне ведь не с кем общаться. Все что я могу — возвратиться домой и по дороге купить баранью голову.

Он толкнул сломанную зеленую дверь и устало плюхнулся в разодранное кресло. Мэрион на кухне. Он тупо пялится на нее. За ней, на стене, счетчик газа. Должен заметить, что сам счетчик зеленый, прорезь для монет сделана из латуни, а сам этот счетчик отмеряет газ, на котором я готовлю свою жалкую жратву. И больше я не могу это выносить.