Фриц Лейбер - Большое время

Во время нашей охоты Каби и Эрих пытались использовать свои вызывники, чтобы найти Хранитель, – как это делают в космосе, чтобы найти Дверь – а иногда и на больших Станциях, как мне рассказывали. Но вызывники словно сошли с ума – как компас, у которого стрелка бешено крутится, не останавливаясь. Никто не мог понять, что бы это значило.

Хитрыми местечками были – Малый Хранитель (превосходная идея, но он был не больше по размеру, чем Большой, и у него есть своя таинственная начинка, а она явно продолжала работать, так что по нескольким причинам эту идею пришлось отвергнуть). А еще – сундук с бомбой, хоть и представлялось невозможным, чтобы кто-нибудь мог его открыть, даже если он знает секрет замка; пусть даже перед тем, как Эрих вспрыгнул на него и этот сундук вдвойне стал центром внимания. Но когда исключаешь все возможности одну за другой, слово «невозможно» начинает менять смысл.

Поскольку путешествия во времени – это наша профессия, то сразу же приходят в голову всевозможные трюки с отправкой Хранителя в прошлое или будущее, временно или навсегда. Но Станция находится именно в Большом Времени, и все, кто в этом хоть сколько-нибудь разбирается, уверяли меня, что возможность произвольно перемещаться сквозь Большое Время исключена.

Аналогия тут такая: Большое Время – это поезд, а Малое Время – это пейзаж вокруг. При этом мы находимся в поезде, если не выходим за Дверь, конечно; и, как выразился бы Джерти Стейн, «нельзя путешествовать во времени сквозь то время, в котором вы путешествуете во времени в то время, как вы путешествуете во времени».

Некоторое время я поразвлекалась с идеей, что есть какое-то фантастически простое укрытие, ну например, что несколько человек постоянно перепрятывают Хранитель то туда, то сюда. Это означало бы, что имеется заговор и, конечно, если предположить достаточно обширный заговор, то можно объяснить все, что угодно, включая сам космос. И все же у меня продолжала брезжить идея насчет чего-то вроде игры в наперсток, когда я глядела на три высоких черных кивера Солдат; и я не успокоилась, пока не взяла их все вместе и не заглянула во все три сразу.

– Грета, проснись и возьми что-нибудь, я не могу стоять здесь до скончания века, – Мод, оказывается, принесла нам поднос с закусками, и я должна сказать, что выглядели они весьма соблазнительно, притом что закуски у Мод получаются довольно посредственные.

Я присмотрелась ко всему, что было на подносе и заявила:

– Сидди, я хочу сосиску.

– А я хочу пирожное из оленины! Прочь отсюда, привереда, прочь, разборчивая шельма, прочь, капризная и своенравная кукла!

Я схватила целую пригоршню чего-то с подноса и прильнула к Сиду.

– Ну обзови меня еще, Сидди. И покрепче, пожалуйста.

Мой дружок, приблудившийся из Кингс Линна, поставил поднос к себе на колени и начал жадно уписывать все, что там было. Остальные уже заканчивали. Эрих, Марк и Каби яростно спорили о чем-то приглушенными голосами, расположившись у того конца бара, что был ближе к бронзовому сундуку. Мне не было слышно, о чем шла речь. Илли, распластавшись на рояле, как настоящий осьминог, внимательно слушал их.

Бур и Севенси вышагивали взад и вперед около контрольного дивана, время от времени перебрасываясь словами. На дальней от нас кушетке сидели Брюс с Лили и что-то горячо обсуждали. Мод уселась на стойке бара и вязала – это затягивает, подобно шахматам или умеренной выпивке, или обучения общению с помощью автопереводчика-скрипучки – мы этим развлекаемся, чтобы скоротать время между вечеринками. Док шлялся туда-сюда по Галерее, брал в руки разные экспонаты и ставил их на место, еще и умудряясь при этом сохранять равновесие.

Лили и Брюс, продолжая трещать, как сороки, поднялись. Илли начал подбирать на рояле одним щупальцем мелодию в высокой тональности; вряд ли на грешной Земле когда-либо звучало что-то похожее. Откуда у них на это сил хватает, спросила я себя.

И не успев задать вопрос, я уже знала ответ и осознала, что я и сама в таком же состоянии. Это были не силы, а нервы, голые и напряженные.

Я поняла, что Перемены – это как наркотик; ты привыкаешь к тому, что ничто вокруг тебя не остается неизменным, и одна картинка прошлого и будущего растворяется в другой, быть может, не сильно отличающейся, но все-таки иной, и в мозгу все время мечутся странные образы и понятия, как вспышки разноцветных огней в дискотеке, перемежающиеся кромешной тьмой.