Фриц Лейбер - Большое время

– Вы думаете, я дура?

Я видела, что рядом с ней сидит Лили. Я подумала: Господи, я могла бы выглядеть на ее месте столь же гордо, но никогда бы мне не удалось выглядеть столь же уверенной в себе.

Взгляд Брюса еще не добрался до Бура, но тут картежник заговорил сам.

– У меня нет причин обожать вас, сэр, скорее наоборот. Но это место начинает утомлять меня еще больше, чем Бостон, хотя я долго с этим боролся. Боюсь даже, слишком долго. Я с вами, сэр.

У меня в груди защемило и в ушах зазвенело, и сквозь этот звон я услышала рев Севенси:

– Тошнит эти грязный Пауки. Бери меня вместе.

А потом перед баром воздвигся Док, потерявший где-то свою шляпу, волосы его были всклокочены; он схватил за горлышко пустую бутылку и отбил ей дно, ударив о стойку бара, взмахнул ей и зловеще каркнул что-то по-русски.

Тут же Бур перевел на английский: «Убивайте Пауков и немцев!»

И Док после этого не свалился снова; впрочем, я видела, что он крепко вцепился в стойку бара, а в помещении Станции стало совсем тихо, гораздо тише, чем я когда-либо слышала, и взгляд Брюса начал наконец перемещаться к Сиду.

Но он не дошел до Сида, и я услышала, как Брюс спросил:

– Мисс Форзейн? – и я подумала: «Ну, это же вообще смешно», и начала оборачиваться, разыскивая графиню, а потом увидела, что все смотрят на меня и осознала: «Эй, да это же он про меня! Но ведь меня-то это не касается. Другие – да, но не я же. Я здесь просто работаю. Не троньте Грету, нет, нет, нет!…»

Но их взгляды уперлись в меня и не отпускали, а тишина стояла такая, что я сказала себе: «Грета, ты должна хоть что-нибудь сказать, хоть какое-нибудь подходящее к случаю слово из четырех букв», а потом я вдруг поняла, на что похожа эта тишина. Это как будто в большом городе в одно мгновение выключили все шумы. Как будто Эрих продолжал петь, когда рояль уже умолк. Как будто Ветры Перемен полностью утихли… и я, кажется, заранее знала, что случилось, еще до того, как успела увидеть.

Девушки-призраки исчезли. Главный Хранитель не был переключен на интроверсию, как я полагала. Он тоже исчез.

Через три часа мы с Сидом плюхнулись на кушетку, ближайшую к кухне, хотя мы слишком устали, чтобы хотеть есть. Самые тщательные поиски, какие только можно вообразить, показали, что Хранителя на Станции больше нет.

Конечно, он должен быть на Станции, – все мы повторяли это друг другу первые два часа. Он должен быть здесь, если та наука, по которой существовала Станция, значила хоть что-нибудь. Хранитель – это такая штука, которая поддерживает существование Станции. Малый Хранитель снабжает нас кислородом, обеспечивает должную температуру, влажность, силу притяжения и все прочее, что нужно для круговорота материи и жизни на Станции. А вот Главный Хранитель – он не дает схлопнуться стенам и свалиться потолку Станции. Не так уж мало, сами понимаете.

Он не использует радиоизлучение или еще что-нибудь в таком духе.

Просто искривляет локальное пространство-время.

Мне рассказывали, что внутренность Хранителя – это чрезвычайно упругие и прочные гигантские молекулы, каждая из которых – чуть ли не космос в миниатюре. А внешне он выглядит, как переносной радиоприемник с чуть большим, чем обычно, количеством подстроечных ручек, индикаторами, переключателями и гнездами для наушников и всякими прочими штуковинами.

Хранитель исчез, а Пустота тем не менее не обрушилась на нас. Но к этому времени я настолько валилась с ног от усталости, что меня даже не интересовало, схлопнулась она или нет.

Одно было ясно, что Хранитель был переключен в режим интроверсии, перед тем как духи его уволокли; или же при исчезновении он автоматически переключается в этот режим – можете выбирать сами. Потому что нас наверняка интровертировали – я это вбила себе в голову, как затверженный школьный урок – выпивка не выдыхается, ни дуновения Ветра Перемен, полное удушье, а серость Пустоты, казалось, так глубоко проникла в мою голову, что меня даже осенило – так вот что имели в виду наши ученые всезнайки, когда втолковывали мне, что Станция – это своего рода переплетение материального и духовного. Один из них назвал это «гигантской монадой».