Эдит Оливье: Рассказ смотрителя

Я начал беспокоиться. К тому же я почти три месяца не был в Бэмпшире и давно хотел повидать свой коттедж. Двадцать шестое февраля было в том году таким теплым и весенним, что я телеграфировал Хортэру, что приеду на легкий завтрак с сосисками а картофельным пюре.

Коттедж выглядел совершенно покинутым: из труб не шел дым; двери были захлопнуты, окна плотно закрыты от яркого солнца ставнями. Единственным признаком жизни была огромная стая чаек, летавших над домом и вокруг него. Их резкие скорбные крики плавали в воздухе как маленькие облака, превращенные в звуки.

Я быстро прошел по узкой тропинке, покрытой галькой, и дернул дверь на себя. Она была заперта, что привело меня в замешательство. Должно быть, когда моя телеграмма пришла, Хортэр отсутствовал, и, очевидно, в доме не было ни топлива, ни пиши. Возможно, он уехал на один день, и поначалу я был раздражен его отлучкой, тем, что он оставил дом без присмотра.

Он не мог, конечно, сидеть в доме безвыходно, но, обойдя коттедж кругом, я засомневался, действительно ли Хортэр оставил дом на один день. Было что-то зловещее в закрытых ставнями окнах, и я вспомнил мои письма, оставшиеся без ответа. Не мог ли смотритель покинуть свой пост недели назад?

На море выходила дверь кухни, и приблизившись к ней, я заметил нечто очень встревожившее меня: вытекшую высохшую струйку крови. Я почувствовал, что дело скверно и, подойдя к окнам, увидел наглухо закрытые ставни. В дом нельзя было заглянуть.

Как я уже сказал, мой дом очень крепкий, построен с таким расчетом, чтобы выдержать частые на юго-западе бури, и моя попытка взломать дверь плечом не удалась. Я обошел дом вокруг еще раз, безуспешно испытывая различные способы проникнуть внутрь; даже покинутый смотрителем дом, казалось, сам был способен присмотреть за собой. Пути внутрь обнаружить не удалось. Я посмотрел на короткую толстую трубу дымохода, и у меня возникла дикая мысль вскарабкаться на крышу и залезть в дом через трубу.

Пока я обдумывал, что делать, одна из летавших вокруг чаек расширила круг полета и внезапно с отвратительным резким криком налетела на меня. Она целилась прямо в глаза. Тварь! Она хотела выклевать их. Я ударил ее тростью и сломал ей крыло. Чайка забилась и упала в море. Волны качали ее туда и сюда в нескольких футах от берега. Тут же к ней подлетело с угрожающими криками с полдюжины ее товарок. Я подумал, что они заклюют ее до смерти и, почувствовав отвращение, зашагал прочь, жалея, что попал в птицу, хотя намерения ее по отношению ко мне были самыми мерзкими.

Это было нечто из рода вон выходящее. Никогда за все время моего знакомства с морем на меня не нападала чайка. Мне стало жутко и тревожно, почти страшно. И вновь я увидел вытекшую из-под двери кровь. Решено! Я должен во что бы то ни стало попасть в дом.

Я разбил окно на противоположной стороне дома, при этом сильно порезал руку. Снова кровь. Меня затошнило, и я обвязал рану носовым платком. День был скверный.

Несмотря на яркий солнечный свет снаружи, в холле было темно, как в погребе, потому что все ставни были закрыты. В темноте я наткнулся на стул и содрал себе кожу. В ярости я отодвинул засовы, открыл ставни и распахнул окна. Воздух в доме был крайне затхлый с отвратительным запахом. Хортэр определенно не удался в роли смотрителя.

В гостиной было пыльно, грязно и холодно. Заглянув в нее и открыв там окна, я отправился на кухню. Сразу за дверью моя нога наткнулась на что-то мягкое, лежавшее на полу.

Это было похоже на развалившуюся перину. Отбросив ногой препятствие, я бросился открывать окно, так как зловоние было невыносимым. Затем я обернулся и посмотрел, в чем дело.

Не удивительно, что в кухне стояло зловоние: помещение было завалено мертвыми птицами. Восемь или девять полностью разложившихся чаек громоздились в куче на полу, усеянном их перьями. Пораженный, я не мог отвести взгляда от ужасного зрелища и вдруг увидел торчащую из-под кучи гниющих трупов кость иного размера. Это была человеческая берцовая кость.

Чувствуя себя кладбищенским вором, я отшвырнул птиц, и моему взору предстал скелет Хортэра, лежащий на превратившихся в клочья остатках одежды.

Несколько волос еще осталось на черепе, тогда как кости были оклеваны начисто. Перья кружились вокруг, поднятые подувшим из окна ветром. Порыв ветра потревожил и листы старой тетради, лежавшей на столе. Я не замечал ее, пока шелест страниц не привлек моего внимания. Сначала почерк показался мне совершенно незнакомым: очень неровный и неаккуратный, с расползающимися в разные стороны строками. Страницы, запачканные кровью, напомнили мне ценники на кусках туши в мясных магазинах. Поборов отвращение, я заставил себя полистать тетрадь. Сначала почерк был мельче, аккуратнее и разборчивее. Он показался мне знакомым, и открыв первые страницы, я увидел, что они написаны точно так же, как те письма, которые я регулярно получал в последние несколько месяцев. Я узнал аккуратный почерк Хортэра.