Дмитрий Биленкин - Проба личности

- Раскланивался он с ним, как же! Он в письмах его "сволочью нашей литературы" называл...

- То в письмах! А в жизни от него куда денешься...

- ...Ленка, ты заметила, какие у Булгарина стали глаза? Печальные-печальные...

- А я что говорила! Жизнь у него была собачья, может, не так он и виноват...

- Кто не виноват?!. Булгарин?!

- Ну о чем вы... Надо разобраться, выяснить...

- Нет, вы слышали?! Она ему сочувствует!!!

- Почему бы и нет? Надо по справедливости.

- А он к кому-нибудь был справедлив?

- Так это же он! Уподобиться хочешь?

- Что, что ты сказала? Повтори!

- Ничего я не сказала, только булгарины и позже были. Гораздо позже, а раз так...

- Увидите, каяться он сейчас будет. Возразить-то нечего. Даже скуч...

- Тихо! - Игорь предостерегающе вскинул руку. - Приходит в себя. По местам, живо! Петя, готовь связь, а вы думайте, прежде чем советовать...

Все тотчас смолкло. Будто и не было суматохи, крика, задиристой перепалки, привычка к самодисциплине мигом взяла свое. Свободно и непринужденно, в то же время подтянуто и достойно в зале сидели... Судьи? Нет. Но и не зрители. И уж, пожалуй, не дети. Исследователи. У всех в ушах снова очутились медитационные фоноклипы, которые позволяли Игорю улавливать мысленные советы, отбирать лучшие, так что мышление становилось коллективным, хотя разговор вел только один. Поспелов невольно залюбовался знакомыми лицами, на которых сейчас так ясно отражалась сосредоточенная работа ума и чувств. Вмешиваться не имело смысла. Какой бы ни была поставленная цель, ребята подготовились серьезно, с той ответственностью и внутренней свободой, без которой не может быть гражданина.

Веки Булгарина меж тем затрепетали. Он исподтишка кинул быстрый, опасливый взгляд. Помертвел на мгновение. Вялая рука сотворила крестное знамение. Лицо его как-то внезапно успокоилось, он тяжело поднялся, старчески прошаркал вперед и выпрямился с кротким достоинством.

- Сидите, если вам трудно, - поспешно сказал Игорь.

- Не слабостью угнетен, - тихо прошелестело над залом. Губы Булгарина горестно дрогнули. - Тем сражен и повержен, что и тут настигла меня клевета...

- Вы хотите сказать, что никогда не писали доносов на Пушкина?

- То не доносы... То крик совести, то служба подданного, ради которой страдал и страдаю. Никем, никем не понят! - Голос Булгарина надрывно возвысился, руки широко и моляще простерлись к залу. - "Тебе, всеблагий, открыты истинные порывы моей души, суди справедливо!

Голос упал и сник. Поспелова точно обдало холодом, ибо теперь, после этих слов, ему с пугающей ясностью открылось то, о чем он уже смутно догадывался, но от чего, протестуя, убегал его смятенный ум. Ведь это же... Чем или кем должны были представиться Булгарину вот эти самые подростки?! Адским наваждением? Галлюцинацией? Самим судом божьим?!

В любое из этих допущений Булгарину, конечно, было поверить легче, чем в истину. Неважно, что никакого подлинного Булгарина здесь не было. Этот воссозданный голографией и компьютерной техникой призрак вел и чувствовал себя так, как в этих обстоятельствах мог себя вести и чувствовать живой Фаддей Бенедиктович. Несомненно, ребята успели ему внушить (или даже заранее вложили в него это знание), что с ним говорят потомки. Но психика, пусть всего лишь психика модели, руководствуется представлениями своей эпохи. Значит, фантом мог думать...

Поспелов растерянно взглянул на ребят. Ощущают ли они хоть каплю топ жути, которая овладела им?

Не похоже. В жизнь Поспелова фантоматика вошла как новинка, а вот для них она была привычной данностью. Зато все ирреальное, потустороннее, что когда-то страшило ум, было для них фразой в учебнике, безликим фактом далекого прошлого, который надо было рационально учесть, когда имеешь дело с этим прошлым, только и всего. Просто Игорь нагнулся к Пете и осведомился шепотом: "Насчет бога, это он как, искренне?" Тот пожал плечами. "Судя по эмоционализатору - чистой воды прагматизм". - "Ага, спасибо..."

- Стало быть, Фаддей Бенедиктович, - продолжал Игорь спокойно, мотивом ваших поступков была общественная польза?

- Так, истинно так! Верю, вы убедитесь...

- Уже убедились. Все же поясните, пожалуйста, как именно ваши доносы в Третье отделение способствовали процветанию отечественной литературы.

- Каждодневно служили, каждодневно, и хотя не всегда ценились, как должно, благотворное влияние свое оказали. Что сталось бы с Пушкиным да и с другими литераторами, кабы неведение помещало властям тотчас подметить дурное на ниве словесности и мягко, отеческой рукой упредить последствия? Страшно подумать, каких лекарств потребовала бы запущенная болезнь! В том мой долг и состоял, чтобы, пока не поздно, внимание обращать и тревогу бить. Старался по мере слабых сил и преуспел, надеюсь.