Журнал «Если» - «Если», 2012 № 12

Дикий Билл не был заинтересован в заключении мира с Гитлером. Дикому Биллу было известно то, о чем не ведали большинство американцев: нацисты работали над сверхбомбой, и если им удастся создать эту чертову штуку, то у них имелись и средства ее доставки — реактивные самолеты, ракеты, да еще новые, более мощные подлодки. И если подобное произойдет, не переставал ему повторять Оппенгеймер, Япония уже не будет иметь значения. Если немцы получат бомбу первыми, ничто не будет иметь значения. Война закончится, и при этом хорошие парни проиграют.

Мо Берг, шпион и ключ ко всему этому, должен готовиться действительно быстро.

12 декабря 1944 года

По пути в заднюю комнату Мо ненадолго вовлекли в два разговора, а ему нужно было сохранять спокойный и невозмутимый вид, дабы не выделяться из общества, и потому он поболтал об S-матрице, потом о погоде и, наконец, очутился у двойных дверей на задворках дома, ведущих в пристроенную заднюю комнату. Одна из дверей оказалась открытой, он зашел через нее, и там, подле окна в дальней части комнаты с восхитительным видом на Цюрихское озеро, стоял Вернер Гейзенберг, который, кивая и улыбаясь, разговаривал с гостями.

Одним из гостей была женщина. Та самая женщина, загадочный друг Мо из двух прошлых лет. Это была она, Берг нисколько не сомневался, хотя теперь она и одета по-другому, изысканнее, не по-деловому, с уложенными под кокетливой шляпкой волосами. А еще длинные серьги, красная губная помада и плечики. Роскошно. Черт, она была просто сногсшибательна!

Он подошел к небольшой группе. Женщина заметила его, улыбнулась и бросила взгляд на часы.

— Вернер, дорогой, вот как раз человек, о котором я тебе говорила — итальянский физик, работавший с Ферми, Марио Антонацци, — и она повернулась к Мо, протянув руку. — Как приятно видеть тебя, Марио. Я так рада, что ты смог прийти.

Гейзенберг пожал ему руку:

— Очень приятно, герр профессор. Как вы, должно быть, знаете, я друг и поклонник вашего коллеги, профессора Ферми. Я надеялся, что он сумеет присутствовать.

— Я виделся с ним всего лишь несколько недель назад, профессор, — у Мо получилось сказать правду. — Он надеялся приехать, но с нынешней политической ситуацией…

Гейзенберг кивнул.

— Конечно, профессор. Времена нынче трудные для всех.

Берг почувствовал чью-то руку на плече, ту самую вспышку дезориентации. Это оказалась его знакомая, другую руку она положила на плечо Гейзенберга.

— Мальчики, — сказала она со смешком, — поболтать можно и потом. А прямо сейчас я хотела бы увести вас обоих отсюда. — Она снова посмотрела на часы. — Мне пообещали, что через несколько минут мы увидим потрясающее зрелище. Совершенно особенный визит моего старого друга. Не составите ли вы оба мне компанию? Пожалуйста!

Женщина взяла их за руки, и им не оставалось ничего другого, кроме как последовать с ней к дверям, выходившим на задний двор дома, откуда дорожка вела к деревянным мосткам, заканчивавшимся пристанью. В это время года лодки там уже не швартовались, но не было и льда на воде. Для декабря ночь была теплой, отнюдь не морозной.

Они втроем взошли на пристань. Дом за ними уже затих, и огни в нем почти погасли: Шерреры готовились отойти ко сну, и слуги заканчивали прибирать остатки скромной вечеринки. Ночь безоблачная и безлунная, а огни города из-за военного времени немногочисленны, и потому небо было прекрасно: дуга Млечного Пути сияла вовсю — по-своему все же напоминая о проклятии ночных бомбардировок. Послышался отдаленный рокот ритмичных биений, насыщенная каденция, которую Берг уже слышал несколько месяцев назад. Двигатели. Четыре больших дизельных двигателя «Даймлер-Бенц», в тысячу двести лошадиных сил каждый, шестнадцатицилиндровые чудища, толкавшие вперед исполинского зверя. «Гинденбург» — «Вильгельм Телль».

С востока, из-за альпийских хребтов за озером, выплыла его гигантская черная тень. Как и всегда, низко в небе, она казалась бесконечной, вознамерившейся стереть линию гор и обосноваться во всем своем величии.

Корабль двигался к ним, все замедляясь и замедляясь, но не более чем в тридцати метрах над их головами громада длиной почти в три футбольных поля мягко остановилась, и гул двигателей унялся до холостого хода. Прямо над ними оказалась фюрергондель — гондола управления, где работал экипаж. Пассажиры и груз располагались под оболочкой.

— Он великолепен, не правда ли, Мо? — спросила женщина. — Я же сказала тебе, что ты увидишь его снова.