Владимир Осинский - Полет стажера

"Космический мусорщик" склонился над Корой, почтительно взял ее покорную руку, но коснулся губами седой пряди волос.

- Вам не следовало этого делать, Кора Ирви. Она прошептала с той же тихой улыбкой - словно прощения просила:

- Он так был похож...

Никому из нас, ходивших в этот последний поход за водой, не понадобилось объяснений, когда мы вернулись, - уходя, знали, что оставляем друзей в критическом положении, а вернуться смогли только на четвертые сутки... И Кора была без сил, Тингли Челл - бодр и свеж, Рустинг избит.

Она отдавала воду этому мерзавцу, и он ее пил, а когда Рустинг хотел помешать, разбил ему лицо.

Кора Ирви умерла под утро. Я убежден: она не от жажды умерла, не так уж непоправимо поздно мы принесли воду... Ей нечем стало жить.

Тингли Челл сошел с ума и убежал в красную пустыню, крича, что он "черный цветок" и хочет к своим. Прежде чем убежать, он для чего-то умело разобрал наш жалкий передатчик, безнадежно его погубив. Мы обнаружили это поздно. Петр Вельд бросился было вдогонку, выхватил пистолет... И, разрядив его в чужое враждебное небо, отшвырнул, как это делали на дуэли наши предки, из жалости или презрения не воспользовавшись правом на выстрел.

А получилось так, что последний разряд ультразвука рассказал о нас кораблю, который уже не первые сутки, нащупав радиобуй, вращался вокруг пашей ржавой планеты... Но это было потом. Ночь нам выдалась тяжелая.

Мы похоронили Кору поблизости от корабля. Сол Рустинг не участвовал в похоронах; он остался в своем углу. Покончив со скорбной работой, мы ушли далеко от корабля. Нас увел Виктор Горт, и я не сразу понял почему. Издали мы смотрели, как Рустинг тенью выскользнул на песок, добрался до могилы, замер над нею... Только к ночи, когда он вернулся в ракету, вернулись и мы. Прошел не один час, пока я вспомнил прощальные слова Мтварисы... того, что было Мтварисой: "Вам будет трудно..."

Сначала в иллюминаторе появилась кобра. Долго и жадно она долбила его твердой свирепой мордой. Мы не боялись, потому что идеально прозрачный материал легко выдерживал бессчетные нагрузки дикого открытого космоса. После змеи в иллюминатор врезался аэролет, запечатленный голографом великим Художником Виктором Гортом на одном из снимков. Затем громадный белый медведь беспомощно грыз тонкую преграду, которая не пускала его к нам, и слюна стекала с белых клыков... И вот появился... я. Он (или я) постучал в иллюминатор, призывно кивнул, я послушно поднялся... Горт сказал:

- Нет.

Эрг поднял руку - левую, как я обычно прощаюсь с друзьями, и я услышал или понял:

- Завтра за вами придет корабль.

Звери, змеи, люди подходили к нашей ракете; казалось, они пытаются отворить дверь.

Петр Вельд сосредоточенно молчал; Рустинг съежился в своем углу, закрыл лицо руками; голограф, казалось, избегает встречаться с нами взглядом.

Пришла Мтвариса, и мы оба - я и Виктор Горт - бросились было к выходу. Тогда мы впервые испытали на себе спокойную мощь рук "космического мусорщика". Он положил их ладонями на наши плечи и удержал в креслах.

Опять, как бы в тысячный раз испытывая свою прочность, врезался в иллюминатор аэролет. Я сказал голографу:

- Тот, что в кабине, был настоящим! Почему же у него не получилось, как у тех двоих? Почему он не освободился?

- Он сам был тогда машиной, Бег, - грустно отозвался Горт. - Но я лишь сейчас это понял.

- Да ведь и я тогда не вас спасал, действовал тоже как механизм... - Не удержавшись, добавил: - Какое мне, собственно, дело до вас?

- Именно потому. Вы ничего не знали, были ко мне совершенно безразличны и все-таки спасали, рискуя собственной жизнью, ни о чем другом не думая... Вы - славный, честный, добрый звереныш, Бег! Хотелось бы и мне так...

Я не обиделся. Во мне жило предчувствие перемен, и они меня уже коснулись.

...К нам ломились пантеры с желтыми беспощадными глазами, какие-то крылатые упыри с получеловеческими лицами, даже несколько фаланг с минуту скреблось в синтестекло. И с появлением каждого нового фантома голограф становился все более мрачным. Когда последняя ящерица ткнулась под утро в иллюминатор, оставив на нем зеленый хвост-закорючку - как вещественное доказательство реальности фантасмагорической, но все-таки не страшной, скорее захватывающей ночи, Виктор Горт сказал:

- За всю минувшую жизнь я сделал две работы, в которых была душа. Теперь мне понятно, что подразумевал Эрг. Остальные "цветы" материализовались в более совершенную форму существования, использовав плоть и кровь несчастного Тингли Челла... Но невозможно достичь одушевления за счет чужой жизни. Личность - любая! - неповторима. А почему - я не знаю...