Владимир Осинский - Универсальный язык

Внезапно все кончилось. Исчез грохот, падающий с пылающего неба, разом погасли зарницы взрывов, не стало ужаса. Мая - тогдашнего, маленького придавило чем-то тяжелым и мягким, стало трудно дышать, однако он не успел вновь испугаться.

- Май! - отчаянный и пронзительный раздался крик, знакомые руки высвободили его из-под тяжести, и он, как спасение, ощутил родной слабый запах цветов, который в его сознании всегда был неотделим от матери.

Позже Май узнал, что его прикрыл своим телом незнакомый воин и принял на себя смерть, прилетевшую с грохочущего неба.

Великая война была долгой. Агрессоры встретили сопротивление, которого не ожидали. Непоколебимо уверенные на первых порах в своем могуществе, теперь они уже сами боролись за свою жизнь и тем яростнее были в схватке. Впоследствии война получила название Великой - гордое, звонкое название. Но в народе ее окрестили также Кровавой, и тут не было никакой метафоричности. Кровь лилась широким потоком - обыкновенная, красная горячая кровь, ее не хватало для раненых, погибавших в госпиталях, потому что никакие медикаменты не могли заменить алой жидкости, вытекающей из бесчисленных ран.

Многие женщины и те из мужчин, кому не довелось по различным причинам воевать с оружием в руках, отдавали свою кровь Обществу. А чтобы организм мог восстановить ее, им выделяли из скудных запасов питания дополнительную малую толику.

Мать отдавала ее Маю, и он радовался, как звереныш, который умирает от голода, и вдруг ощущает на языке живой вкус пищи, и жадно поедает ее, не задумываясь ни над чем.

Однажды в темной холодной комнате (энергия была нужна для войны) мать сидела с ним над жалким, грозящим погаснуть огоньком, а потом сразу упала на этот огонек, лишившись сил от полного истощения. Тихо плача, Май с величайшим трудом оттащил ее в сторону. Они долго лежали рядом на полу в изнеможении. Потом мать поднялась, достала из какого-то тайника крошечный кусочек лакомства и отдала его Маю, и он, как всегда, жадно и бездумно проглотил его. В комнате было несколько таких тайников. Мать прятала в них крохи съестного, чтобы Май не нашел и не съел сразу. Спрятав же, плакала, но и об этом Май узнал много позже.

Шло время, война не кончалась, Май подрастал и начал понемножку понимать, что мать отдает ему львиную долю еды. Теперь он протестовал, получая содержимое тайников. Однако мать уверяла, что она сыта, и отказывалась от доли, которую он упрямо выделял ей. Стыдясь и ненавидя себя, Май в конце концов съедал все без остатка.

Те, из враждебного мира, были повержены. Часть их - безнадежные фанатики - предпочла погибнуть. Остальные постепенно учились видеть мир не в кривом зеркале, как прежде. Наступила эра Гармонии. Это был мир, о котором еще никто не рассказал по-настоящему. А сейчас такая задача была возложена на Мая, и ее сложность неизмеримо возрастала оттого, что рассказывать надо было неведомым представителям неведомой планеты, открытой экспедицией после четырех больших циклов межзвездного полета.

В замкнутом пространстве поисковой капсулы, по-детски свернувшись клубочком, крепко спал одинокий Разведчик Май, с блеском окончивший Университет Контактов, впитавший в себя мудрость великих знаний. Май, выдержавший труднейший экзамен на право называться Разведчиком. Май, находившийся в зените зрелой молодости, безукоризненно владеющий собой, холодный и четкий в минуту действия, ясный и наделенный девственной чистотой помыслов, - совершеннейший продукт Общества, которое жило по законам Гармонии.

Он крепко спал в своей капсуле, которая описала уже множество витков вокруг единственного спутника, планеты, где экспедиция нашла жизнь, но пока что не сумела установить с нею Контакта. Поскольку же со второй задачей предстояло справиться именно Маю, выходило, что он потерпел неудачу.

Однако сейчас, выключенный наконец из действительности безмерной усталостью, Разведчик был далек от этих горьких мыслей. В его сознании сменялись картины прошлого. Он заново переживал ужас смерти, которая может обрушиться в любое мгновение, но неизвестно откуда, и муки голода, тяжкие для живого существа, ибо они отнимают у него волю и желание шить и действовать, но особенно жестокие, когда они терзают существо неразумное, лишенное еще защитной брони здравого смысла и надежд. Он вновь видел увиденное однажды и неискоренимо врезавшееся в детское сознание - живое еще и тем более страшное тело мужчины, разорванное бомбой. Перед его глазами опять пылали и рушились, чернея, как сухие поленья в огне, остовы многоэтажных домов. Он слышал звериные крики смертельно раненных и тихий, похожий на безнадежный ропот затяжного дождя, льющего бессонной ночью, плач тех, кто хоронил близких. Заново переживал Май мучительный стыд перед неспособностью превозмочь себя и не съесть то, что, он знал, по праву принадлежит матери. В тысячный раз он, уже юноша, кричал "нет!" смерти, которая холодила руки матери, и в тысячный раз радовался ее возвращению к жизни. Он повторял - как молитву, сказали бы мы - клятву всю свою жизнь делать все от него зависящее, чтобы не повторилась война, какими бы гордыми и звонкими названиями ни окрестили ее потом историки.