Кир Булычёв - «Если», 2002 № 12

Главный назвал имя, от которого у Хаджиакбара защемило сердце.

— Сейчас все видные журналисты в Москве на пленарном заседании. Я хотел послать Маджида, он в Москве. Хотел послать Саиду — она в Москве. Тебе надо расти. У тебя есть машина. Хозяин журналиста без машины не примет. Веди себя как серьезный человек. — Главный с сомнением пожевал губами. — Уважительно. Не смущайся поцеловать руку.

Хаджиакбар поехал.

И оказался в одном из тех фантастических колхозов, где на утаенных от государства хлопковых полях таинственно зарождались сотни миллионов рублей, которые никогда не доходили до государства, как давно уже не доходит до Аральского моря Амударья. Ужасно видеть за сто километров от воды брошенные в песках сейнеры. Хаджиакбар думал об этом, входя в прохладную приемную. Ведь Хозяин мог все. Сидя в колхозе, управляя мощными финансовыми потоками, он мог менять больших людей в столице. Он мог вызывать в Москве серьезные нарушения. Он мог прибавить Хаджиакбару зарплату, а мог посадить в зиндан.

Встретил Хаджиакбара секретарь Хозяина — тучный умный человек с тремя подбородками, в строгом партийном костюме, в строгом галстуке. Он долго рассматривал журналиста, надевшего на задание свой лучший серый пиджак и широкие штаны.

Потом сказал:

— Это высокая честь — представить Хозяина на страницах республиканской газеты. — Руку для поцелуя он, к счастью, не протянул: видимо, это была прерогатива Хозяина. — Писать о Хозяине — большая честь. Ее удостаиваются только выдержанные и серьезные журналисты.

— Я выдержанный.

— А у тебя есть машина? — недоверчиво спросил секретарь, глядя в окно.

Хаджиакбар привстал и увидел то, что видел секретарь. Два крепких человека в полосатых халатах, люди огромной силы, огромной тоталитарной красоты люди — безжалостно сталкивали в арык его старенький горбатый «Запорожец».

— У меня нет машины, — правдиво ответил Хаджиакбар.

— К Хозяину приезжают на хороших машинах. Это большая честь — писать о Хозяине. Ты приехал к Хозяину на новой «Волге», это хорошо.

— Секретарь легонько кивнул и тотчас один из тех, кто спустил старенький «Запорожец» в арык, приветливо помахал рукой и ласково похлопал по капоту стоявшей у ворот новенькой «Волги».

Хаджиакбар обмер.

— У тебя есть квартира?

— Однокомнатная, — неуверенно ответил Хаджиакбар. Ему вдруг представилось, что квартиру экскаваторами уничтожают эти огромной тоталитарной красоты люди. — В поселке имени Луначарского.

— Твоя квартира теперь на улице Навои, — подтолкнул секретарь ордер и ключи к дрогнувшим пальцам Хаджиакбара. — Три просторных комнаты, кабинет. О Хозяине надо писать после больших и добрых раздумий.

И задал следующий вопрос:

— У тебя есть жена?

Хаджиакбар испугался. Жену он любил. Он понимал, что писать о Хозяине, имея такую горячую жену, как у него, наверное, нельзя. Но он любил свою жену. «Если в новой большой квартире, куда я приеду на новой «Волге», меня встретит новая молодая жена с партийным стажем и с тремя, так сказать, уже готовыми детьми, — подумал он, — я все равно буду тосковать по старой жене». И в отчаянии спросил:

— А когда я буду говорить с Хозяином?

— Зачем? — подозрительно удивился секретарь.

— Но я должен писать о нем!

Секретарь укоризненно покачал головой. Ох, эта молодежь, вечно она торопится.

— У тебя новая машина, — сказал он. — У тебя новая квартира. Во дворе твоего дома бьют фонтаны и играет медленная музыка. Ты получишь большой гонорар, потому что освещение жизни и работы Хозяина хорошо оплачивается. Твоя статья уже в наборе, над ней работали большие умы солнечного Узбекистана. Твоя статья одобрена членами ЦК. Там под каждым абзацем личная подпись людей, которых ты пока не достоин видеть. Я поздравляю тебя! В твоей жизни большой день.

Хронология не важна.

После работ академика Фоменко ничто уже не имеет значения.

Шестой век до нашей эры или двадцатый от Рождества Христова — это не имеет никакого значения. Особенно под вечными небесами Средней Азии, над песками караванных путей, над мертвым Аральским морем и над разобранной по арыкам Амударьей. О чем вообще писать, когда все течет, когда в каждом человеке — бездна? Я пытался работать над начатой в Новосибирске рукописью, но что-то мешало. Рядом во флигеле во время войны жила эвакуированная в Ташкент Ахматова. Она любила человека, который не отвечал на ее письма. «Отмечен этот факт узбекскими писателями?» — «Нет, — ответил Азиз-ака, — мы еще своих не всех отметили. — И испугался: — Геннадий-ака, вы не должны задавать такие вопросы».