Джеймс Блэйлок - «Если», 2002 № 09

Краснолицый Оуэн Хулм во время короткого разговора не отводил глаз от Лукаса. Наконец бесцеремонный коллега, убрав подальше вино, выставил вперед челюсть и произнес:

— Лукас у нас мистик. Практически святой. Утверждает, что числа дарованы Богом и тому подобный вздор. Или же это откровение исходит от Папы?

Тлеющая в груди Лукаса ярость воспламенилась от одного вида Хулма и уже была готова заняться пламенем. Он с трудом взял себя в руки:

— В словах профессора Хулма под скорлупой гиперболы всегда кроется зернышко правды. Мои религиозные убеждения, требующие почитания земного представителя Господа, которым является Епископ Рима, лишь увеличивают мое уважение к собственному призванию. Каюсь, виновен в том, что нахожу в математике доказательства божественной природы творения. Надеюсь, что в лучшем из всех миров каждый из нас ощутит эту синергичность между работой и убеждениями.

Бритта Хулм решила внести свою лепту в беседу:

— Мой парикмахер Симон начал практиковать Сантерию. Он утверждает, что богиня моря Йомама — если только я не перепутала имя — руководит им, когда он моет головы клиентам.

Гарнетт попытался сгладить уже заметную напряженность смешком и банальностью:

— Что ж, во всех религиях есть своя доля истины, правда?

Возмущение Лукаса возрастало по экспоненте, и он выпалил:

— Подобная бесхребетность ведет нас к худшей разновидности язычества: ведьмам, астрологии, друидам!

Хулм продолжил:

— Говорите, говорите, Латулиппе! Ваши верования граничат с Каббалой!

— Каббалой?! Да я никогда…

Вмешалась Писки:

— Лукас, я не сомневаюсь в том, что Оуэн не хотел сказать ничего плохого ни против вашей веры, ни против иудейской религии… Кстати, у вас даже нет бокала! Пойдемте со мной, и я раздобуду вам вина.

Лукас позволил увести себя. А Хулм не смог удержаться от прощального выпада:

— Скажите, давно ли ваш Папа в последний раз сжигал астрономов?

Обернувшийся ради достойного ответа — в стиле изящного послания mea culpa, опубликованного Иоанном Павлом в честь смены тысячелетий, — Лукас ощутил могучий рывок, и Писки лишила его возможности парировать выпад.

Возле закусок Писки принесла обильные извинения. Несколько успокоившийся Лукас извинения принял, однако же настоял на немедленном отбытии.

Оказавшись снаружи, Лукас отцепил свою «веспу» от стоек велостоянки и нахлобучил на голову шлем. Лукас считал мотороллер идеальным видом транспорта, необходимым для ежедневного перемещения на короткие расстояния, он убедился в преимуществе этих микромотоциклов в Риме, во время своего паломничества в Ватикан.

На пути домой Лукас остановился возле церкви. Наполнявший купель святой водой падре Мигуэль Обиспо ласково приветствовал своего прихожанина. Однако пребывавший в расстроенных чувствах Лукас лишь коротко кивнул ему и отправился прямо к алтарю. Там он преклонил колена возле поручня для причастия и погрузился в свою молитву об исправлении неверующих ученых.

На середине солнечного луча, пролегшего дорогой между Землей и Небом, Святой Губерт обернулся к Святой Барбаре и произнес:

— Настойчивый парень, правда? Знаешь, он мне нравится!

Лукас Латулиппе проснулся под жужжание будильника на следующее утро после катастрофической вечеринки на факультете астрономии, ощущая себя очистившимся. Кратковременное посещение храма успокоило его душу. Он даже не мог припомнить, когда чувствовал себя настолько бодрым и радостным — причем как духом, так и телом. Более того, ему просто казалось, что во сне он вознесся на небо. По-прежнему лежа в постели, разглядывая точки на потолке, он принялся ощупывать собственное прикрытое простынями тело. Плоть его ощущала себя такой, какой и положено быть смертной плоти, снаружи не раздавался Трубный Глас, посему он без особой охоты решил, что пора вставать и приступать к повседневным делам.

Посетив ванную комнату, Лукас, завязывая на ходу пояс купального халата, отправился на кухню. Как ни странно, там пахло свеже-заваренным кофе. Неужели он оставил кофеварку включенной на ночь? И почему это из-под двери просачивается свет? Неужели он позабыл потушить и верхнее освещение? Обычно такого разгильдяйства за ним не водилось…

За столом в его крохотной кухоньке сидели двое — пожилой, бородатый и несколько брюзгливый с виду мужчина и молодая, заметно оживленная женщина, оба абсолютно не знакомы Лукасу. Они были в просторных шелковых одеяниях, заканчивающихся как раз над босыми ногами. В руках незнакомцы держали по чашке кофе, аромат которого с удовольствием вдыхали. Головы охватывал трепещущий нимб, яркостью в несколько тысяч свечей.