Ричард Фоукс - Лицо врага

Когда Шанхольц уже заканчивал работу, в хижину вошел Берк. Он был раздражен, но, вопреки обыкновению, не стал отпускать в адрес Лиги и ее солдат острот, а направился прямо к фотографиям. Он дважды перебрал их и недовольно спросил:

— А где тот снимок, который я сделал у реки?

Шанхольц постарался, чтобы его голос звучал как можно непринужденнее:

— Снимки с реки в третьей стопке, — ответил он, неопределенно махнув рукой в сторону стола.

Берк еще раз просмотрел их.

— Его тут нет. Где тот, который я сделал, когда вы убивали каракатицу?

Шанхольц пожал плечами и повторил:

— Все снимки с реки — там. У меня остались только те, что Зандовски делала у «муравейника». Вы хорошо посмотрели?

— Да, хорошо, — отрезал Берк.

Он не любил, когда сомневаются в его словах. И злился, когда ему продолжали не верить. Шанхольц на это и рассчитывал: гнев ослепляет.

— Снимка нет, — повторил Берк. — Куда он делся?

— Понятия не имею. Наверное, оказался непригоден для печати, — предположил Шанхольц. — А что, он был очень важный?

— Еще бы! Таких крупных летающих насекомых я здесь еще не видел. Но я никак не мог разглядеть толком. Проклятие! — Берк шлепнул по столу пачкой фотографий. — Если бы я не подпрыгнул от вашего выстрела, то… А, какой теперь толк от этих «если»? Если бы вы не выстрелили, я бы тут сейчас не стоял. Как плохо, что снимок не вышел. Ну да ладно — в ближайшее время я все равно не собираюсь выставлять работ. Но все-таки плохо!

— Да, ужасно, — сочувственно согласился Шанхольц.

Словом «грортайо» х’киммы называли тех, кто, хотя и принадлежал стае, жил в одиночестве и сородичей навещал только изредка. Все грортайо были немного не в себе. Это же слово применялось по отношению к грешникам, переступившим установленные богами границы. Ахзт был ярким примером грортайо — в первом значении этого слова. Курт подозревал, что второе значение неприменимо к нему лишь благодаря его неподражаемому охотничьему мастерству. В любом обществе полезные члены не подвергаются полному остракизму, поэтому Ахзт пользовался уважением, у него было место возле очага Логнена и даже подруга по имени Тлок.

Именно таким грортайо, только среди людей, Курт постепенно стал считать сержанта Шанхольца. И не только потому, что Шанхольц был среди них единственным представителем Лиги. Позднее между Шанхольцом и Ахзтом проявилась и другая сходная черта: невозмутимость и умиротворенность, связанные с тем, что индивидуум познал свое место в мире и смирился с этим.

Судя по всему, Шанхольц не только обрел свое место в маленьком мирке потерпевших кораблекрушение людей, но и принял Чуген IV. Курт подумал об этом, когда увидел, как Шанхольц, сидя на стволе упавшего дерева, кормит с руки какое-то крупное насекомое с легкими и тонкими, как паутинка, крыльями. Вид этого насекомого в точности совпадал с описанием «опасного воздушного хищника» у реки, но с Шанхольцом он вел себя как белка из городского парка, привыкшая к людям.

Локхарт отправила Курта на поиски Шанхольца, но, найдя его, он не решился нарушить эту идиллию. Что бы там ни понадобилось Локхарт, Курт и так считал себя вечным нарушителем спокойствия, и ему не хотелось усугублять свое чувство вины.

Вот только ведом ли грортайо покой?

Порой Курт думал, что и сам он грортайо, хотя ему, во-первых, недоставало трансцендентальной невозмутимости Ахзта и Шанхольца, а во-вторых, он ловил себя на том, что чем больше х’киммы считают его своим, тем ему становится тяжелее. Он был не х’киммом, а человеком — и всегда помнил об этом. И переживал, что ему слишком легко удалось слиться с х’киммами, вписаться в ритм местной жизни и видеть вещи такими, какими их видят они.

Курт отважился поделиться своими тревогами с Джули, но та, разумеется, ничем помочь ему не смогла. Она выслушала его — и спасибо ей за это! — но, казалось, не восприняла его проблему всерьез и даже пожалела, что у нее нет такой же.

Раньше его притягивали к себе кассуэлы; теперь — х’киммы. Между лесной жизнью х’киммов и существованием кассуэлов в пустыне была пропасть, но и здесь, и там Курт чувствовал себя как дома. Он уже начал думать на языке х’киммов — первый этап истинного взаимопонимания, — и вместе с тем боялся потерять человеческую сущность, как произошло на Доме Кассуэлов.

Но и одиночество пугало его не меньше.

Так много страхов и так мало покоя…

На этом мрачном фоне Джули была для него проблеском света, напоминанием о том, что он — человек. Курт видел, что интересен ей, и отвечал взаимностью. Однако, вспоминая Клариссу, боялся увлечься.