Олег Овчинников - Семь грехов радуги

— Куда? — Я взглянул на часы. До концерта оставалось еще чуть меньше часа.

— Пойдем прогуляемся. Я тут больше не могу.

Я встал и поплелся следом за ней к выходу.

Аритмичный перестук барабанов долго еще преследовал нас по коридорам и лестничным пролетам здания, пока его затухающее эхо не отсекли автоматические стеклянные двери входа, бесшумно сомкнувшиеся за нашими спинами.

С писателем мы так и не попрощались.

Холодное мартовское небо, и без того с утра затянутое мутной серой пленкой, начинало темнеть. Солнце, невидимое из-за облаков, опускалось к горизонту, невидимому из-за окружающих зданий. И все равно для этого времени суток было непривычно светло: сказывался перевод часов. Однако подсветка на крыше ЦДЭ зажглась по привычке ровно в 18:00. Громада здания выделялась в зарождающихся сумерках, как маяк, призывающий моряков, не вовремя вышедших в море, одуматься и вернуться.

Тем более когда у них сорок минут до концерта и билеты без мест!

Но мы упрямо двигались в противоположную сторону, навстречу ветру.

— Знаешь, а мне даже понравилось. В чем-то, — сказала Маришка. — Ну, этот цвето-дифференцированный мир, в котором ничего плохого нельзя скрыть. Налево пошел — зелененьким стал. Перекормил слепенькую старушку грибами — сам покраснел и покрылся белыми пупырышками, как мухомор. Разве не здорово?

— Да уж, — нейтрально реагировал я, не вполне понимая, о чем речь.

— Слушай… А как быть с цветными от рождения? Китайцами, например. Или у них жажда наживы — такой же первородный грех, как у христиан стремление к познанию? А негры? Интересно, на них это тоже распространяется? Ты видел когда-нибудь… О! — Маришка вдруг остановилась, пораженная, и прижала ладонь к губам. — Помнишь, в наших общагах, кажется в шестерке, жил рыжий негр? Ну, у него волосы были рыжие, и лицо чуть-чуть отливало красным. Помнишь?

— Помню.

— Так вот, я только сейчас поняла, что он — не просто альбинос. — Маришка сделала «страшные» глаза и понизила голос. — Он — маньяк-убийца! Многосерийный! Серьезно говорю, без ножа зарежет. Помнишь, однажды мы зашли в таракановку, как раз напротив шестерки, а он там блины ел? Одной ложкой придерживал блин на тарелке, а другой отрезал от него кусочки. Тупой столовой ложкой, представь! Чем не маньяк?

— Ну, ножей в таракановке никогда не водилось, — напоминаю. — Вилки, бывало, появлялись, но только в начале осени.

— Правильно, должны же первокурсники как-то облажаться. И стаканчики там всегда пластмассовые были, якобы одноразовые. Только, думаю, поварихи их потом отмывали и снова пускали в оборот.

— После меня — вряд ли. Я свои всегда после употребления сминал в гармошку.

— А они выпрямляли! Знаешь, как из них потом компот пить неудобно? А напиток пепсикольный? Помнишь, в меню иногда откровенно писали: «Напиток пепсикольный». Попробуешь — он и есть! Содержание пепси-колы — процентов тридцать, остальное — вода…

Подсвеченная громада ЦДЭ на расстоянии напоминала гигантскую подстанцию: света много, а окон нет. Мы двигались не спеша по Татарскому мосту. Маришка лавировала между лужами, стараясь пройти где не по суху, там по мелководью, чтобы не замочить полусапожки, и все вспоминала, вспоминала, вспоминала… Брала реванш за долгий час вынужденного молчания и разминала речевой аппарат перед завтрашним эфиром. А я лишь время от времени вставлял в ее ностальгический монолог свое «Да помню я, помню!», глядя, как сбросившая ледяной панцирь река маслянисто скользит под нами, далекая и неслышная из-за шума проносящихся по мосту машин.

Наверное, поэтому, увлекшись созерцанием водной стихии, я не сразу уловил те изменения, которые произошли с Маришкой. Если, конечно, они происходили, то есть совершались во времени, а не возникли внезапно и вдруг.

Когда после очередного «Помнишь?» я взглянул на нее, мне показалось сперва, что это лучи нескольких прожекторов наложились на слепящий свет противотуманных фар, которые без надобности включил водитель идущего во встречном потоке джипа, и сыграли с моим зрением нехорошую шутку. Но вот джип поравнялся с нами и промчался мимо, а наваждение так и не прошло, так что я на мгновение утратил чувство реальности и, качнувшись, остановился на полушаге, в то время как Маришка продолжала идти вперед, припоминая на ходу, как мой бывший одногруппник Пашка гнался по лужам за переполненным автобусом с дипломатом наперевес, забрызгался с ног до головы, а когда автобус остановился, не смог в него влезть. Как ни в чем не бывало шла, разговаривала сама с собой и ничего не замечала!