Дмитрий Львов - Исход

Горюнов кивнул.

— Только что ушел…

— Как тебе предложение?

— Ну, найдем кого-нибудь.

— Найдем? Ты что же, не собираешься лететь?

— Я прошу отставки.

— Шутишь?

— Нет, Карл, это не шутка. Я официально прошу отставки. Рапорт пошлю сегодня же.

Директор Центра помолчал, сжимая и разжимая губу. Потом снял очки и пальцами потер переносицу.

— Коля, ты понимаешь, что делаешь?

— Понимаю.

— Ни черта ты не понимаешь! Триста лет мотался между звезд…

— Двести семьдесят три.

— Дурак, — почти нежно сказал Брюгге. — Мальчишка и дурак.

— Опомнись, Карл, Я старше тебя на пять лет. А ты "мальчишка"…

— Ты младше меня на мои двадцать земных, — голос директора стал злым. — Среди звезд не стареют. Стареем мы…

— Значит и я займусь тем же… И не надо меня убеждать в обратном. Ты же знаешь — это невозможно.

Брюгге снова надел очки. Помолчал.

— Ну, хорошо. По возвращению на Землю, зайди ко мне. В группу планирования нужен специалист твоего класса.

— Я не собираюсь на Землю. Терпеть не могу, чтобы меня жалели.

— Тебя никто не собирается жалеть…

— Оставим это. Свои счета я оплачиваю сам.

Лицо директора Центра окаменело.

— Отставка принята, — отчеканил он официальным голосом. — Подтверждение получите дополнительно.

Экран погас.

Николай долго смотрел на темную поверхность экрана. Карл обиделся. Он вздохнул. Но ведь объяснить просто невозможно. Даже близкому другу не скажешь "Я разлюбил звезды и боюсь Земли"

Не поймет.

А кто поймет?

Горюнов встал и отправился на кухню заваривать кофе.

Скафандр был старой неудобной конструкции, и обязательные ежедневные обходы первое время превращались в сущую пытку. Но таковы были инструкции, а инструкции Горюнов, без особой надобности, старался не нарушать. Закончив обход, он с облегчением снял скафандр и направился в зал управления.

Как всегда огни пульта горели ровным зеленым светом — система энергонакопителей Меркурия работала без сбоев.

Горюнов устроился в кресле у пульта и закрыл глаза. "Вот ты и вернулся к самому началу", в который раз за последние два месяца подумал он.

Шахтный городок энергетиков, в детских его воспоминаниях полный людей, был пуст и тих. Лишь два человека, он и напарник поочередно несли недельную вахту.

Могли и не нести.

Все давно было автоматизировано. Раз в сутки колоссальный энергетический заряд срывался с антенн центральной накопительной и мчался сквозь космическое пространство к земным приемникам. Никаких сбоев быть просто не могло. Но на Земле посчитали нужным сохранить присутствие наблюдателей, и Горюнов оказался одним из них.

Даже имя напарника — высокого угрюмого негра ему было неизвестно. За два месяца совместной работы, они встречался лишь на несколько минут передачи вахты, обменивались парой-тройкой фраз, после чего один уходил спать, другой занимал его место за пультом.

"И, слава богу, думал Горюнов. Ни звезд, ни людей".

Покой и одиночество…

Он этого хотел и добился своего. А о том, что будет дальше, старался не думать.

… Сигнал бедствия прорезал тишину и заставил его открыть глаза. На экране высветилось сообщение. Прогулочная яхта пансионата "Гелиос-5" потеряла управление и падала на Солнце. Экипаж яхты — женщина и ребенок. Штатные спасатели не успевали прийти на помощь.

Бросив взгляд на схему движения яхты, Горюнов присвистнул — идти на перехват предстояло с сумасшедшим ускорением. "Зато скучно не будет", подумал он и пошел будить напарника.

А потом началась гонка.

В первую же минуту полета он вскрыл панель пульта и выломал блокирующее устройство, а затем до предела выжал рычаг форсажа. В двадцать третьей звездной ему уже приходилось делать такое, стартуя с планеты — гиганта. Тогда в соседнем кресле лежал Славка Ермаков с перебитыми ногами. Отчаянно матерясь он хрипел: "Давай, Коля! Давай, родной!" а потом замолчал, странно вытянувшись, и лишь глаза, еще живые, ворочались в орбитах, продолжая безмолвно кричать.

Спасти Ермакова он не успел…

Скорость росла. Ракета мчалась наперегонки с Солнцем. Экран обзора полыхал огнем рыжих протуберанцев, и в каюту вползала жара. Очень скоро она стала невыносимой.

Наверное, он терял сознание.

Боль и жара, сумасшедшая боль и сумасшедшая жара заполняли его естество. Но, приходя в себя, Горюнов почти невидящими глазами упирался в дисплей со стремительно меняющимися рядами чисел. И числа говорили об одном — гонку он выигрывает. И когда на экране появился силуэт космической яхты, Горюнов перевел двигатели на торможение и едва слышно рассмеялся.