Вадим Панков - Игры

- Хорошо, что он пулемет не прихватил, - сказал Гаврилов, - на память.

- Не трогайте его, - сказал Потемкин.

- Нас давно ждут!

- Вот и катись, а он пусть спит, - сказал Потемкин.

- Из одной команды, - сказал Гаврилов и подмигнул. Все засмеялись.

Потемкин стал раскладывать этюдники.

- Оставим поэтов на Олимпе!

- Пусть что-нибудь сочинят.

- Ну мы поехали, - сказал Гаврилов.

- Пока, - сказал Потемкин и грузно сел на свой стульчик.

Не дожидаясь, когда ребята соберутся и уйдут, он выдавил из тюбиков на палитру аккуратным рядком краски, прицепил масленку, налил в нее разбавителя и принялся писать широкой кистью, поглядывая на освещенные солнцем горы.

Дыдымов топтался около Потемкина, торопливо соображая, что бы такое выдать. Ага. Наклонившись к Потемкину и назойливо заглядывая ему в глаза, пропел громким, свистящим шепотом:

Нуль - цена тому поэту,

Кто пишет здесь, а не в газету!

Могучая длань описала плавную дугу и веско опустилась на холку Дыдымову, пригнув его к земле. Человечество так и не узнало, о чем там дальше поется, в этом шлягере.

- Ну-ну, Ваня, - добродушно сказал Потемкин, - дуй отсюда...

Дыдымов, обиженно оглядываясь, побежал догонять товарищей.

Когда Краснощеков проснулся, солнце стояло высоко над головой. Тело ломило, ладони нестерпимо жгло, как будто он целый день крутился в гимнастическом зале на перекладине. Большой палец на руке посинел и распух.

Краснощеков вылез из палатки. На солнце на своем стульчике сидел Потемкин. Щеки у него были в мыльной пене. На рюкзаке перед ним стоял немецкий котелок дном вверх. Поверх котелка - пустая коробка из-под сардин. Глядя в отогнутую крышку, Потемкин сбривал отросшую за две недели щетину.

- Привет, - сказал он и улыбнулся намыленным лицом. - У меня есть еще одно лезвие.

- Ушли? - спросил Краснощеков.

- Да. А я тут хорошо поработал.

Краснощеков посмотрел на расставленные вокруг этюды. Ему нравилось, как пишет Потемкин. На одном из этюдов он увидел палатку, себя, спящего поверх спального мешка, и лысые подошвы горных ботинок. Он посмотрел на ноги, нагнулся и отломил торчащий в сторону шип. Сквозь дыру в штанине рассмотрел грязное колено. "Как молодой картофель", - припомнил он и улыбнулся. Злополучный этюд. Сейчас Краснощеков рассматривал его без боязни. "Так, - бормотал он, - и это так. Удивительно". Потом он задержал взгляд на котелке, потрогал распухший палец, постучал по котелку.

- Чего ты его притащил? - сказал Потемкин.

Краснощеков перевернул котелок и ногтем соскреб со стенок остатки тушенки.

- Не скажешь ли, Саня, который нынче год? - спросил он.

И Саня, не моргнув глазом, ответил.

Потемкин был замечательным другом.

НОЧАМИ ДОЛГО КУРЯТ АСТРОНОМЫ

Легкий хлопок, будто кто-то раздавил гриб-пылевик. Снег внезапно просел, зашипел, и Юрка Тропинин, взмахнув руками, с шумом рухнул вниз.

- Откуда здесь грибы! - выкрикнул Краснощеков то, что за мгновение до этого мелькнуло у него в голове. - Юрка!

Впереди на гладком снежном склоне зеленела ледниковая трещина.

- Юрка... погоди... Юрка... - Краснощеков сбрасывал рюкзак. - Сейчас, сейчас...

Вздрагивающими руками он достал веревку. Только-только достанет до края трещины! На концах веревки он сделал две петли, яростно, рывком затянул узлы, воткнул ледоруб в наст, сел на него, несколько раз подпрыгнул, каблуком вбил в слежавшийся снег, привалил рюкзаком. Одну петлю он укрепил на ледорубе, в другую влез ногами, подтянул до подмышек.

- Пошел, пошел! Живее!

Держась за веревку, он подполз к краю трещины. Трещина была узкая, ничего не стоило ее перешагнуть. Но в том месте, где провалился Юрка, она обтаяла по краям и представляла собой небольшую воронку, узкое горло которой уходило назад, под Краснощекова.

- Юрка-а-а! - крикнул Краснощеков.

- А-а-а! - хлестнуло по лицу эхо. Краснощеков от неожиданности отпрянул назад. Он нервно рассмеялся, но тут же взял себя в руки, заглянул в трещину и крикнул:

- Юрка! Ты жив?

- Жив? Жив? Жив?

Краснощеков напряженно прислушался - звенели падающие сосульки, далеко внизу глухо шумела вода. Краснощеков зарылся лицом в колючий снег.

И вдруг:

- И-и-ма-а! А-а! - донесся, как из загробного мира, голос Юрки. Ди-ма-а! А-а!

Краснощеков чуть не свалился в трещину.

- Юрка! Я сейчас, мигом!

- Мигом! Мигом! Мигом! - повторяло эхо.

Краснощеков уже бежал в лагерь...

Краснощеков не любил ругани, но его словно прорвало. Он ругался самозабвенно и, к своему удивлению, со знанием дела. Целый день он провел на монтажной площадке строящегося химического комбината, заряжаясь темпераментом: пудовой кувалдой дубасил по каким-то фланцам, перетаскивал задвижки и вентили, ломом поддерживал трубы, пока сварщик прихватывал швы. Одним словом, занимался не своим делом. А когда выяснилось, что трубы вот-вот кончатся, помчался к начальнику отдела снабжения.