Роджер Желязны: Хроники Амбера. В 2 томах. Том 1

— А как ты сам?

— Я рвался к престолу только потому, что к нему рвался Эрик. Сам-то я этого не понимал, но теперь вижу, что все было именно так. Игра, в которой оба мы хотели сорвать банк. Игра, превратившаяся в вендетту. Я ведь готов был его убить. Убил бы — не найди Эрик другой способ расстаться с жизнью. У нас — у меня и у него — было больше сходства, чем различий. Я это понял… потом, гораздо позже. А после смерти Эрика я придумывал себе все новые и новые мотивы для борьбы за престол. И только совсем недавно до меня дошло, что я абсолютно его не хочу. Я — пас, так что бери, брат, пользуйся, и да будет твое правление благополучным.

— Если Амбер еще существует, — уточнил Рэндом после нескольких минут молчания, — то я попробую. Ладно, займемся Камнем. Гроза совсем близко, мне даже как-то не по себе.

Я кивнул и взял у него Камень. Сгусток алого пламени закачался на цепочке, свет костра пронизывал его насквозь.

— Подвинься ближе, — сказал я, — и смотри вместе со мной.

Некоторое время мы созерцали пламенеющие внутренности Камня.

— Думай об Образе, — сказал я и тоже начал думать об узоре Образа, пытаясь вызвать из памяти его петли и завитки, его бледно мерцающие линии.

Прежде Камень казался мне чистым, безупречным; теперь же в нем обнаружился крохотный изъян, пятнышко, повисшее в кроваво-красных глубинах. Я разглядывал пятнышко, не переставая думать о резких изгибах и поворотах, о преграде… Я представлял себе ток, пробегавший через мое тело всякий раз, когда я решался пройти по этой трудной дороге…

Изъян, черневший в Камне, прорисовался отчетливее.

Почти непереносимым усилием воли я заставил его вырасти, проявиться во всей полноте и отчетливости. И тогда на меня нахлынуло знакомое ощущение — то же самое, что и в день, когда я настраивался на Камень. Оставалось только надеяться, что у меня хватит сил пройти через это испытание вторично.

Я схватил Рэндома за плечо, хрипло спросил:

— Что ты видишь?

— Что-то вроде Образа, — донесся до меня голос брата, — только он вроде бы трехмерный. Он лежит на дне красного моря и…

— Пошли со мной, — прервал я Рэндома. — Нам нужно его пройти.

И снова чувство движения — сперва медленно плывешь, затем проваливаешься и падаешь, все быстрее и быстрее несешься к изгибам скрытого в Камне Образа, к узору, который невозможно увидеть во всей полноте. Я чувствовал рядом брата и собирал всю свою волю, и гнал нас вперед, и наконец рубиновое сияние, в которое мы окунулись, потемнело, превратилось во тьму ясного ночного неба. Образ становился все больше и больше, он прирастал с каждым грохочущим ударом моего сердца. Весь процесс проходил заметно легче, чем в первый раз, возможно, потому, что я прошел уже настройку.

Ощущая рядом с собой Рэндома, я потянул его вперед; тем временем знакомый узор продолжал расти, начальная его точка проявлялась все отчетливее и отчетливее. Направляясь к ней, я снова попытался охватить Образ целиком — и снова заблудился в его складках и изгибах, будто уходивших в высшие измерения. Перед нами извивались величественные параболы и спирали, какие-то немыслимые узоры и сплетения. На меня вновь нахлынуло то же, что и в прошлый раз, благоговение, однако теперь рядом со мной был Рэндом, и я чувствовал в нем тот же самый ужас и тот же восторг.

Едва мы достигли начала Образа, как что-то мягкое, но непреодолимое бросило нас в его сотканные из света структуры, в призрачное мерцание, пронизанное яркими вспышками искр. На этот раз все мое внимание было сосредоточено на процессе, Париж казался бесконечно далеким.

Подсознательная память предупреждала меня о трудных участках. Я шел по головокружительным маршрутам, используя всю силу желания — или, если хотите, воли; для ускорения процесса я непрерывно черпал энергию из Рэндома.

Мы словно пробирались по фосфоресцирующим внутренностям огромной, причудливо изогнутой раковины. Наше движение было абсолютно бесшумным, мы превратились в бесплотные точки самосознания.

Скорость непрерывно нарастала, а вместе с ней и боль, незнакомая мне по предыдущему прохождению. Болело не тело, не голова — они отсутствова-ли; болело сознание. Возможно, это было следствием моей усталости или спешки, стараний максимально ускорить процесс. Мы с ходу прорывали барьеры, нас сжимали текучие, из мерцающего света построенные стены. Я ощущал слабость, головокружение, но не мог позволить себе роскоши потерять сознание, не мог я и замедлить движение — гроза подступила совсем близко. Хочешь — не хочешь, пришлось снова черпать энергию из Рэндома, теперь — просто чтобы не сойти с дистанции. Мы помчались дальше.