Павел Парфин - Сувенир для бога

*28*

Сознание вернулось к Дьяченко не сразу. Вначале он ощутил себя шаром, огненным шаром, насквозь пронзающим миры, подобно тому, как пушечное ядро проходит сквозь ряды неприятеля. Затем последовала цепочка и вовсе неразборчивых превращений. Смутная тревога овладела им, комком встала в горле: что с ним? Лихорадочные воспоминания, судороги, тщетные попытки обрести почву под ногами, солнце, которое светит прямо в глаза, аромат забвения, шорохи, плеск невидимой реки - в жилах ее текла настоящая вода... В какой-то из следующих моментов, когда разум, однажды затеплившись, теперь уверенно оживал, точно огонь в очаге, Дьяченко увидел Юфилодор. Таким, каким он запомнился ему до погружения в него, - озером или океаном. Светло-пепельным, темно-пепельным, свинцовым... Только-только в Юфилодоре улеглась буря. Морщины волн постепенно разглаживались. В озере Дьяченко разглядел остров. Даже грязно-пепельный туман или смог, поднимавшийся с утомленных бурей вод, не мог затмить восхитительной первородной зелени острова. К нему держали курс судна Братислава и его верных отроков. Блеснув над ними звездой, огненный шар мигом исчез. Человек продолжил путь домой.

В другой раз в чувство Дьяченко привели нестерпимо яркие всполохи пламени и столь же невыносимый жар - стена огня совсем близко, почти впритык подошла к клетке. Чувствуя, как страх отбирает у него рассудок и волю, человек мотнул головой, спеша избавиться от грозного наваждения. Нет, это был не сон и не причуды больного воображения! Черт бы побрал его! Он снова в клетке, в которую его бросили фанатичные воки. Обезумевший единорог метался тут же рядом. Дьяченко, вжавшись лопатками в грубые прутья клетки, с ужасом наблюдал, как сходит с ума благородный Оззо. "Придурки, неужели вам все равно?! Будьте вы прокляты! Боже, помогите хоть кто-нибудь!" - прохрипел пленник, посылая проклятия наобум, не ведая, кого звать на помощь. Слепую мольбу его неожиданно оборвала шальная стрела - бесшумно впилась в левое плечо. "У-у, сука!" закусив от боли губу, Дьяченко медленно сполз на колени. Снаружи бушевал огонь. Снаружи шанс на спасение был еще меньше. Над степью стоял нескончаемый рев и звон, лязг металла. Казалось, то кричат не люди, кромсающие друг другу потную плоть, то кричит сам огонь. Войско воков смешалось с неприятельскими рядами. Чьи головы сейчас слетали под окровавленные копыта коней, разобрать было невозможно. Битва была в самом разгаре, степь раненой волчицей стенала от огня и горя.

Единорог едва не вышиб Вальке мозги, лязгнув копытом меньше чем в полуметре от его головы. Вот Оззо, как мог, разогнался в зажатом, замкнутом решеткой пространстве и... вышиб лбом стенку. На миг замер, чутко поводя ушами, тревожно зыркая умным глазом... затем встал на дыбы, заржал и вылетел стрелой в горящую степь. Он мчался, волоча за собой привязанного к копыту человека. Тот истошно орал и выл от беспрерывной боли - ушибы и раны сыпались на него как из черного рога изобилия. Как никогда дьявол был щедр к нему. Он позаботился о человеке на свой излюбленный лад... Пот и кровь мутной пеленой застлали Вальке глаза - до смерти напуганные, казалось, не увидящие впредь ничего, кроме горелой травы, промерзшей костлявой земли, кое-где припорошенной не то грязным снегом, не то холодным пеплом, кроме мертвых тел и голов, кроме единорога, которого дьявол гнал в никуда. Боже, неужели это будет длиться вечно?

Чудом на Дьяченко не наступали разгоряченные кони. Две конницы, схлестнувшись в кровавом поединке, продолжали топтать истерзанную степь. Бой шел не на жизнь, а на смерть - не на чужую, так на свою. Мечи и дротики вдруг обрели силу единого языка, владевшего миром до падения библейской башни. Теперь никому не было дела ни до алчных богов, вымогающих у людей жизнь и смерть, ни до скудных приношений им. Может быть, впервые стало ясно Коло-Ксаю, одноглазому царю воков, в эти минуты заколовшему девятого варвара, что судьба жертвы никогда не будет доступна пониманию человека. Никогда.

Дьявольской рукой гонимого единорога вынесло в глубь степи. Позади, заглушенные шумом огня, падали кони и люди. Здесь уже хозяйничала мертвая тишина. Трава выгорела, небо набухло от слез, жирные вороны искали в пустых глазах убитых и раненых семя правды. Бока Оззо мирно дымились - так зимой парует хлев, в котором заснула сытая скотина. Остановившись на мгновение, чтобы перевести дух и высечь копытом из земли ледяную искру, единорог помчался дальше. А Дьяченко, последний раз вскрикнув, забылся в беспамятстве. Лопнула веревка, связывавшая его с безумным миром нечеловеческих превращений.