Еремей Парнов - Короли и конструкторы (Предисловие к 'Кибериаде' Ст Лема)

Иногда нарочитая сатирическая заостренность "Кибериады" позволяет провести некоторые аналогии с "Историей одного города" Щедрина. Конечно, лемовские короли не щедринские градоначальники. И цели и средства здесь довольно разные. И все же... Возьмем, к примеру, короля Балериона ("Путешествие пятое"). Сей государь не жестокостью досаждал своим подданным, а пристрастием к увеселениям. Щедринский администратор к водке питал не то чтобы пристрастие, а "даже некоторое остервенение". Впрочем, Балерион пагубного зелья в рот не берет, его забавы носят вроде бы невинный, детский характер. Он любит горелки, чижик, палочкувыручалочку и, конечно, прятки. Последние - его страсть, мания. Чаще всего он затевает эту игру, когда его ждут неотложные государственные дела. Вполне понятно, что от наших конструкторов Балерион требует "идеального укрытия". Таковы уж условия игры в прятки: тот, кто прячется, хочет, чтобы его не могли отыскать. И вновь включается в работу "рациональное волшебство". Конструкторы создают миниатюрный суперприбор, конечно, с обратной связью, с помощью которого король может прятать свою индивидуальность в чужих телесных оболочках. Оригинально, остроумно, неожиданно, но все это тоже не самоцель. Главное-в развязке. Суетливый король должен обрести тихую пристань, его головокружительное скакание по чужим телам должно рано или поздно закончиться. Где? В телесной оболочке полицейского? Что ж, такова истинная сущность тирана, независимо от того, любит ли он играть в прятки или собирать цветочки. Но и это было лишь промежуточной ступенью к полному совершенству. Покой Балерион обрел в... кукушке огромных часов.

Лем часто обращается к неоценимому опыту великих сатириков прошлого. Недаром его Йион Тихий получил прозвище "современного Мюнхгаузена". Щедрин, Свифт, Раблэ - все они в той или иной мере свой след в "Кибериаде". Даже непобедимый Пантагрюэль и хитроумный Панург вынуждены были спасаться бегством от пушистых котов, олицетворяющих сутяжничество. Трурль, безусловно, учел это ("Консультация Трурля"). Иначе не победить ему всемогущее Нечто, для которого взрывы сверхтермоядерных бомб - что укус мухи. Пропали бы, сгинули сталеглазые без Трурля, не вовлеки он Невыразимое страшилище в бесконечный бумажный конвейер со всеми его входящими и исходящими. Оно ничего не страшилось, ничто не брало Его. Но "как Оно приняло первую бумажку, расписалось в книге, так уж и влипло". Смешные стороны рассказа "Консультация Трурля" усугубляются необычной формой. Это своего рода рифмованная притча, почти раешник, где примитивные, апериодически встречающиеся глагольные рифмы и усиливают повествовательный эффект, и создают стилизацию "под старину".

"Слава тем и отличается, - говорится в грустной новелле "О том, как Трурля собственное совершенство к беде привело", - что обычно молчит о поражениях, даже если они порождены высочайшим совершенством. А кто в этом усомнится, пускай припомнит последнюю из семи экспедиций Трурля". И правда, в этой экспедиции славный конструктор потерпел поражение. И не потому, что чего-то не сумел (такого с Трурлем не бывает), а единственно по причине своего доброго железного сердца. Пожалел он платиново-иридиевое величество Экзилия Тартарейского, сосланного на одинокий астероид. Нельзя жалеть королей. Впервые конструктор решил помочь тирану и тут же дал маху! Этот грустный эпизод, скорее научнофантастическая новелла, чем сказка, окрашивает "Кибериаду" совершенно новыми для нее эмоциональными оттенками.

- Нет, не игрушку для утешения свергнутого монарха построил Трурль, не миниатюрное механическое королевство. "Безупречность нашего мастерства - это наше проклятие, которое отягощает непредвиденными последствиями любое наше создание, - говорит ему Клапауциус. - Неумелый подражатель, возжаждав пыток, сделал бы себе бесформенного идола из дерева и воска и, придав ему некоторое сходство с разумным существом, издевался бы над ним суррогатно и неестественно. Но подумай, к чему ведет дальнейшее совершенствование этого замысла! Представь себе, что другой сделает куклу с граммофоном в животе, чтобы она стонала под ударами, представь себе куклу, которая, если ее бить, будет молить о пощаде, куклу, которая станет гомеостатом; представь себе куклу, плачущую, истекающую кровью, куклу, которая боится смерти, хоть и прельщает ее ни с чем не сравнимое спокойствие смерти! Неужели ты не видишь, как мастерство подражателя приводит к тому, что видимость становится истиной, а подделка - действительностью? Ты отдал жестокому тирану в вечное владение неисчислимые массы существ, способных страдать, а значит, совершил позорный поступок..."