Татьяна Апраксина - Мир не меч

Мы угораздили в пространство между завесами, соображаю я. Сюда очень редко кто-то попадает, я так и вовсе в первый раз. Живым здесь делать нечего, живые преодолевают эту прослойку за столь краткий миг, что даже не успевают осознать, что случается. Серый туман — тот строительный материал, из которого формируются уровни Города. И сейчас мы оказались именно в этом бетоне. Мальчишка-крылатый распахивает глаза, такие же дымчато-серые, как туман вокруг нас, и в них — кромешный ужас, полное непонимание происходящего и злость. Я держу его за плечо, чувствуя, как выскальзывает из пальцев ткань его жилетки, а мальчишка пытается извернуться и скинуть мою руку, потом поворачивает голову и пытается цапнуть меня за запястье. Только этого еще не хватало!

Я хочу что-то крикнуть ему, но в сером тумане кричать невозможно, звуки здесь не распространяются.

Наконец Кира ухитряется протянуть руку и с размаху треснуть мальчишку в висок. Тот отключается на пару мгновений, достаточных, чтобы мы оказались завесой выше.

Мы висим над землей, до нее — метра три, и я с удовольствием скидываю с себя обузу, не сомневаясь, что кости он себе при падении не переломает. Отдачей от этого действия оказывается то, что нас выбрасывает прочь с завесы. Кажется, вниз.

Мгновение темноты и тошноты — и мы стоим на асфальтовой дорожке в квартале пятиэтажек где-то глубоко внизу.

— Минус три, — говорит Кира, как мне кажется — равнодушно.

Я смотрю на него, чувствуя, как от бешенства сводит скулы. Нет сил соображать и пытаться понять, что же он имеет в виду этим своим невинным «минус три». Витка погибла вместе с завесой, и это не «минус три», а очень страшная потеря. Витка, болезненно чувствительная к любой несправедливости, но и всегда готовая понять и простить, лучший целитель Города. Милая, не очень-то красивая Витка, за которой никто не ухаживал, — все относились к ней как к старшей заботливой сестре. Я ничего не слышала о ее романах — любил ли ее хоть кто-то иначе, чем сестру? Была ли она счастлива?

Что толку думать об этом, когда ее нет и больше не будет. Никогда больше она не улыбнется мне навстречу и не потреплет по плечу, не расскажет, размешивая ложечку меда в чае, о последних новостях Города — кто заболел, кому стало лучше, кто с кем, кажется, связался надолго. Не будет ничего — ни ласковых рук, ни строгого взгляда. Ее больше нет. Нет. Такое короткое слово — я не знаю страшнее...

— Что ты имеешь в виду? Счет в игре?! — Я выплевываю свои вопросы ему в лицо и жалею, что мой язык — не пистолет и с него срываются только слова, а не пули.

— Нет. Я имею в виду, что Рубикон перейден. Вас осталось трое. Все. Больше мы не имеем права на ошибку.

Кира говорит жестко, но в глазах у него что-то перламутрово переливается. Слезы? Тенники умеют плакать? Если и умеют — мне этого увидеть не суждено. Кира щурится, встряхивает головой.

— Пошли ее искать.

Мы на самой первой завесе. Кире тяжело удерживаться здесь, он дышит с трудом и напряженно морщит лоб, стараясь не поддаваться давлению внешней среды. Тенникам нечего делать здесь, пространство для них не приспособлено. Для молодых это смертельно опасно — я вспоминаю дочку старосты. Кира сильнее — но и ему плохо.

— Здесь? — Я показываю рукой на улицу, состоящую сплошь из зачуханных пятиэтажек. — Тебе плохо, пойдем отсюда.

— Тэри, да пойми ты! — кричит он мне в лицо. — Мы должны ее найти! Срочно! Пока она не добралась до Хайо или Лаана. Иначе мне уже будет не хорошо, не плохо... никак мне будет.

— Подожди, Кира. Нас трое. Но трое — это уже нельзя, этого не может быть, — бормочу я, пытаясь понять, что происходит. — Все уже должно было развалиться, после Витки, понимаешь? Значит, эта чокнутая дева — одна из нас, она тоже держит Город! Мы не можем ее убить!

— Я найду ее и убью, — отрезает Кира, но, глядя в мои круглые от изумления глаза, поясняет: — Одна она Город все равно не удержит. А с каждым разом становится все сильнее. И не остановится.

— А что будет, когда мы ее убьем?

— Понятия не имею. Что-нибудь да будет.

Я его не остановлю, понимаю я. У меня просто не получится. Да и надо ли останавливать? Город никогда не говорит нам, что делать. Мы решаем сами. Иногда мне кажется, что никакого Города отдельно от нас просто нет и не было никогда, Город — это только мы, наше единство. Говорят, подсознание человека — огромный ресурс, который никто не контролирует. Может ли быть так, что Город — только порождение нашей фантазии, в котором мы заблудились сами? Никогда об этом всерьез не задумывалась. Может, все это — одна бесконечная интерактивная игра, и, разрушив ее, мы мирно проснемся в своих постелях — тем все и кончится? Меня учили совершенно противоположному — все, что мы делаем, проецируется на основной, материальный город, где живут многие миллионы людей. У каждого есть двойник в Городе, и гибель одного из близнецов, местного или тамошнего, крайне опасна; любая катастрофа в Городе оборачивается катастрофой в Москве. Но — а стоит ли мне верить тому, чему меня учили? Может быть, много сотен лет назад кто-то выдумал все это, и с тех пор мы блуждаем по фантазиям друг друга, выдумываем правила и сами им подчиняемся?