Филип Фармер - Дейр

Чиб снимает очки, чтобы оценить первоначальное впечатление. Затем берет краскораспылитель, чтобы покрыть проволочки подходящими цветами красок и их оттенками. Краска сохнет всего несколько секунд. Чиб подключает холст к источнику питания и нажимает кнопку, пропуская через проволочки слабый ток. Сквозь краску пробивается свечение, раздаются лилипутские взрывы, и все закрывается синим дымом.

В результате на трехмерном изображении на разных уровнях появляются засохшие пузыри и раковины из краски. Свет скользит сквозь верхнюю из них во внутреннюю, когда картину поворачивают. Внутренность раковин превращается в своеобразные рефлекторы, концентрирующие свет, поэтому изображения внутренних слоев бывают даже более отчетливыми, чем внешние.

На выставке картину поставят на крутящийся пьедестал, который постоянно поворачивается.

Звук зуммера экрана. Чиб, ругнувшись, подумывает о том, что его надо бы отключить. Впрочем, кажется, это не интерком с истерично зовущей матерью. Пока, во всяком случае. Но она скоро позовет его, когда изрядно продуется в покер.

— Сезам, откройся!

Дедушка пишет в своих “Отдельных высказываниях”:

“Двадцать пять лет после того, как я убежал с двадцатью миллиардами долларов и затем, как все полагают, скончался от сердечного приступа, Фалько Эксипитер снова сел мне на хвост. Детектив из ФБР, когда выбирал профессию, назвал себя Сокол Ястреб. Что за эгоист! Да, он зорок и неутомим, как все стервятники, и я бы дрожал от страха, не будь я слишком стар, чтобы бояться за свое бренное существование. Кто развязал шнурки и отбросил мой комбинезон? Как он уловил старый, выветрившийся запах?”

Лицо Эксипитера — это лицо летучего хищника, страдающего манией подозрительности. Взгляд блеклых голубых глаз, подобно ножам, выскакивающим из рукава и посылаемым вперед слабым движением кисти. Они схватывают все с шерлокхолмсовской цепкостью, отбирая важные детали. Его голова поворачивается из стороны в сторону, уши стоят торчком, ноздри раздуваются — радар, сонар и одор.

— Мистер Виннеган, я извиняюсь за ранний визит. Я поднял вас с постели?

— Вы сами видите, что нет, — говорит Чиб. — И не надо представляться. Я знаю вас. Вы уже три дня ходите за мной, словно тень.

Эксипитер не краснеет.

— Если вы знаете меня, может быть, вы знаете, о чем я хочу поговорить с вами?

— Я должен быть настолько ошарашенным, чтобы отвечать вам?

— Мистер Виннеган, я хотел бы поговорить с вами о вашем прапрадедушке.

— Он умер двадцать пять лет назад! — кричит Чиб. — Забудьте о нем. И не отвлекайте меня. И не надейтесь получить ордер. Ни один судья не выдаст его вам. Мой дом — моя репа. То есть, я хочу сказать, крепость.

Он думает о маме и еще, на что будет похож этот день, если только он не смотается отсюда поскорее. Но он должен закончить картину.

— Убирайтесь, Эксипитер, — говорит Чиб. — Я подумаю, не доложить ли о вас в БПНР. Я уверен, что вы прячете телекамеру под своей дурацкой шляпой.

Лицо Эксипитера ровно и неподвижно, словно алебастровое изображение сокологолового Гора. Он словно хвастается своей невозмутимостью. Раз так, он оставит сказанное без внимания.

— Очень хорошо, мистер Виннеган. Но вы так легко не отделаетесь от меня. После всего…

— Убирайтесь!

Интерком трижды свистит. Надо сказать, что три раза — это дедушке.

— Я подслушивал, — говорит стодвадцатилетний голос, глухой и глубокий, словно эхо в пирамиде фараона — Я хочу повидаться с тобой сейчас. Если, конечно, ты можешь уделить старому сумасброду несколько минуток.

— Конечно, дедушка, — говорит Чиб, думая, как же он любит старика — Тебе нужна пища?

— Да, и для ума тоже.

День. День Молитвы. Закат богов. Армагеддон. Вещи замыкаются в себе. Пан или пропал. Грудь в крестах или голова в кустах. На щите или со щитом. Вот, есть все эти слова и чувство чего-то большого. Что принесет этот день?

Чиб подходит к выпуклой двери, которая открывается в промежуток между стенами. Овальная гостиная — фокус дома. В первом квадранте, если идти по часовой стрелке, находится кухня, отделенная от гостиной шестиметровой ширмой, разрисованной Чибом изображениями усыпальниц фараонов. Семь гладких колонн вокруг гостиной отмечают границу между комнатой и коридором. Меж колон нами размещены более высокие ширмы, разрисованные Чибом в период его увлечения мифологией индейцев.