Андрей Печенежский - Отравители змей

- Я согласна, согласна, согласна...

- Пойду сейчас же, порыскаю в комнатах, буду как дома, но не стану забывать, что в гостях, гостям подарки дарить принято, Постулат, если он еще жив, непременно осыпал бы гостей подарками. Впрочем, дело хозяйское, я и без подарков не обижусь, на таких не обижаются, таким сочувствуют, у вас и без подарков, как я погляжу, из головы вон: кто я, что я, почему я... Напоминаю: перед вами, милочка, супруженица Отстоякина, того самого, который, судя по всему, отлеживается по соседям, а я вот вынуждена его искать, нравится это кому-то или нет...

- А я - штукатур-альфрейщик, здравствуйте, хозяйка, целую ручки. День дарует все новые открытия, не правда ли? Вот вы стоите сейчас и думаете: поразительно, я ведь запирала, а дверь опять нараспашку! - поразительно, конечно, а что поделаешь? Дверь она всегда - либо заперта, либо нараспашку, но если подумать как следует - то какая, прошу прощения, разница, если штукатур-альфрейщик весел и обходителен, если он во фраке кремового цвета, с беленькой хризантемкой в кармашке (но все же нам побелкой пахнуть!), а руки от большой деликатности держит в карманах (вопреки протоколу, зато уж точно распускать их не станет!),- какая разница?

- И правда, милочка, не все ли равно?

- Штукатур-альфрейщик, мастер экстра-класса, не какой-нибудь телефонист-наперсточник, телефонисты - те приходят последними, подлые и таинственные, так вы меня уже простили, что руки я все же в карманах придерживаю? Вынужденная мера, вы поймите, а Курицына я ведь тоже не знаю, а матрешки уже ушли? Давнюк моя фамилия, вы не забывайтесь. Ах, не ушли еще! Какая разница! А это у вас что? Какие-то интригующие звуки! Не иначе - там кто-то телевизор смотрит! Здравствуй, сестричка!

- Здравствуй, братик! Милочка, мы ведь с альфрейщиком единоутробные! Я ведь в девичестве в Давнючках хаживала. Согласитесь, нечаянная встреча трижды восхитительна. Там и правда какие-то звуки, мы пойдем, а вы будьте как дома. На вас теперь столько всего навалилось! От этого и голова у вас пошла кругом, и что-то из головы вон, а что-то напротив - в бедную головушку, под давлением, и прессуется там - неразбери-поймешь. Отвлеките себя чем-нибудь, постирайте, глажкой займитесь, ведите себя естественно, мы тут и без вас управимся. Соглашайтесь, милочка, выбор-то у вас небогатый...

- Да она согласна, сестричка, ты просто глянь на нее, еще бы ей не согласиться. Фе-фе, хозяйка, фе-фе...

И они оставляют хозяйку в прихожей, где она немедля предается плодотворным размышлениям: как расцвела моя жизнь и наполнилась, какие замечательные, красивые человеки окружают меня, и главное,- думает она,- никого не надо звать-приглашать, все приходит как по мановению волшебной палочки, теперь-то уж никто не посмеет сказать: у нее, дескать, не все дома,- осталось дождаться телефониста, потом Владлен вернется, потом матрешки припорхнут со своей ассамблейки - тогда уже все нишки, все полочки окажутся загруженными, и люди скажут: вот идет Анестезия, одна из немногих, у кого все дома, все на местах, и каждый занимается своим, весьма полезным для окружающих делом. Телефониста она препровождает до спальни молча (не волнуйтесь, хозяюшка за мною уже никого не осталось, все хвосты подобраны, а про Курицына я ей богу не знаю, хоть он и муж вам, и отец матрешкам, вы только напомните мне со временем, что я телефон починить приперся, а то я как прилипну к телевизору - не отдерешь!), убирает пылинку с его плеча (фрак у телефониста золотистый, с блестками, как у фокусника, и руки: как у фокусника, ловкие-преловкие, он, видимо, решил даже вовсе не показывать их, и рукава болтаются пустышками, точно в них нет никакого тела), телефонист благодарно кивает ей и присоединяется к Давнюкам, которые выстроились скорбной шеренгой вдоль стеночки - выстроились и покамест помалкивают; в ногах же у Давнюков по-детски незатейливо пристроились две прехорошенькие девочки, сестренки-погодки,- они полулежат на паркетном полу, локоток к локотку, как перед фотообъективом, в обещанных форменных платьишках, с беленькими на темно-синим суконце манжетиками и воротничками, что нелишний раз подчеркивает изысканность убранства множества взрослых дядечек и одной тетечки (ах, эти фрачные "тройки" - каких только оттенков и сочетаний не выплеснет со своей палитры искусник-модельер! любо-дорого заглядеться, ни к чему не придерешься, все в стать да в масть, и масть на масть не приходится: белая, вороная, каряя (черная с т

емнобурым отливом), караковая (вороная с подпалинами), подвласая, рыжая, бурая (вся искрасна-коричневая, а навис потемнее); игреняя, гнедая, красногнедая, каурая (рыжая впрожелть, иногда темноватый ремень по хребту), саврасая, соловая, буланая, изабеловая (буланая с красниною), калюная (рыжесаврасая с ремнем), серая (по молодости бывает в яблоках) и серожелезовая (под старость вся белеет); розовая и красносерая, сивая (вороная с проседью), сивожелезовая (сивая с едва заметною красниною), мышастая или голубая, чалая (сплошной мешаной шерсти, особенно - белой и рыжей) вороночалая (темноголая темносерая, ноги, навис - черные), бурочалая и гнедочалая, рыже-, серо- и сивочалые, полово-серая и мухортая (желтизна на морде и в пахах), и пегая во всех разновидностях (вороно-буро-, гнедо-, булано-... ), и чубарая, барсовая, и буро-чубарая, и фарфоровая, и тут же - рябая (коли одна только голова в белых шашках), и серая в мушках, и серая в горчице (в мелких крапинах, признак старости); подвласая, чанкирая (беломордая и белоглазая?), калтарая, халзаная и чагравая, а рядом - крылатая (саврасая или каурая с темным оплечьем),некоторые имели золотистый отлив, были "в яблоках" и в "тени"; пестрели лысины и звездочки...) и куча-мала полосатых теннисок, и целое собрание однотонных казацких шароваров.