Александр Бирюк: Ужасный Федя

Но говорить я все же разучился на самом деле.

Мало-помалу я приходил в себя и впитывал поступающую извне информацию. Я наконец узнал, что таинственного реликтового гоминоида до сих пор никто не видел, что от Бомбаревича нет никаких вестей, и что вообще никто не знает, что же все-таки с нами приключилось. Несколько раз в больницу приходили какие-то типы то ли из органов внутренних дел, то ли из государственной безопасности, и пытались меня расспрашивать. Но и у них ничего не вышло. Я знал не больше, чем они. Как бы там ни было, а информацией я ни с кем не пожелал делиться.

Прошло еще некоторое время, и понемногу я стал похож на нормального человека, хотя говорить по-человечески так и не начал. Из больницы меня выписали домой. Побездельничав еще некоторое время, я пошел на работу. Друзья устроили меня рабочим в маленькую типографию. Для того, чтобы снова стать страховым агентом, каковым я был до злополучной поездки в тайгу, нужно было заново выучиться говорить.

И скоро я все-таки ощутил потребность в языке. Вместе с тем, как ко мне понемногу возвращалась ясность ума, на меня снова стали наваливаться страшные воспоминания. А наедине с ними я чувствовал себя очень скверно. Мне снова стали необходимы отошедшие во время болезни на задний план друзья, а для полноценного общения с ними без языка было не обойтись. К тому же я понимал, что в покое меня все равно не оставят - завеса над фактом странного исчезновения Бомбаревича все еще не была приподнята. Ключ к этой тайне находился только у меня, и все заинтересованные прекрасно это понимали. Да и не было уже смысла что-то скрывать. Я снова был здоров, и сам жаждал полного раскрытия этой тайны. Неопознанные призраки назойливые спутники моего сознания, мне были ни к чему.

Я стал ходить на прием к одному известному психиатру, который взялся вернуть мне речь. В тот день я сидел в безлюдном холле в ожидании приема и лениво поглядывал на включенный телевизор, Передавали новости. Я о чем-то думал, как, вдруг мое внимание непроизвольно переключилось на изображение на экране, и я вскочил, потрясенный. Я еще не разобрался в том, что я там увидел, но меня вдруг затрясло с такой силой, словно я опять очутился в тайге, перед тем страшным костром. Кто-то вошел в холл с улицы и застыл за моей спиной, тоже, вероятно, вглядываясь в экран, а я сделал несколько неверных шагов вперед, чтобы яснее разглядеть то, что было передо мной.

Экран показывал... _ужасного Федю_! Эту мерзкую харю и красные глаза я не в состоянии позабыть ни за что на свете. Федя сотрясал своими ручищами крепкие стальные прутья, отгородившие его от остального мира, но движения его были какими-то вялыми и неуверенными. Я никак не мог понять, куда же подевались все его проворство и сила, пока не услыхал наконец звуковое сопровождение этих кадров.

Твердым и бесстрастным голосом диктор вещал о том, что за несколько дней до этого неандерталец был случайно подстрелен пограничниками, принявшими его за нарушителя границы. За спиной у этого, так долго скрывавшегося (или скрываемого?) от науки существа был обнаружен прикрепленный ремнями к телу вместительный ранец, плотно набитый... наркотиками! Есть подозрение, что действует преступная банда, использовавшая этого реликтового гоминоида в своих низменных целях. Ведется расследование. К неандертальцу допущены ученые.

Откуда-то из недр сознания поднималось знакомое чувство животного страха, перед глазами снова появился яркий жуткий свет костра с дымящимся над ним квадратным котелком. Вспомнилась ехидная рожа гнусного Васи, затем - въедливый и не обещающий ничего хорошего голос безымянного. Дойти до интеллигента я не успел. Чья-то рука сжала мое плечо, и, подскочив от неожиданности, я затравленно обернулся.

На меня в упор глянули знакомые холодные глаза.

(_Утопишь в болоте... И чтоб никаких следов_.)

- Привет, - сказал интеллигент.

На нем был элегантный, отнюдь не дешевый костюм, от него исходил назойливый запах дорогих одеколонов. Если он и тогда, в тайге, в грязной лесной одежде мало походил на своих неотесанных спутников, то сейчас выглядел прямо министром.

Диктор говорил о погоде, где-то дальше по коридору, выходящему в холл, хлопнула дверь, а мы все стояли друг против друга.

- Слушай, немой... - наконец сказал он, словно взвесив что-то в уме. Он так тщательно выговаривал слова, что это казалось неестественным.

Мимо проскользнула медсестра, и, мельком взглянув на нас, скрылась за дверью. Наверняка мы походили сейчас на добрых друзей.