Валерий Брюсов - Полдень, XIX век

— Но отчего же?.. Ах, как бы я хотела быть на твоем месте!.. Не красней… Карпов такой красавец, такая прелесть…

Резко и отрывисто звякнул телефон, и луч белого света прорезал комнату.

— Кто это? — с досадою спросила Аглая, оборачиваясь на звонок.

— Бетзинский, — сказала Люба, вглядевшись в светлую дощечку.

Люба встала и подошла к телефону.

— Что вам, Павел?.. Прийти ко мне?

— Зови, зови его, пожалуйста, — вмешалась Аглая, торопясь предупредить подругу.

— Терпеть я не могу этого реформатора, — шепнула Люба, отворачиваясь от телефона.

— Пожалуйста… — повторила Аглая, просительно складывая руки.

— Ну, ладно уж…

И, обернувшись снова к телефону, Люба сказала:

— Приходите. Тут и ваша поклонница Аглая… — И Люба замкнула телефон.

— Ну, зачем ты это сболтнула? — недовольно бросила Аглая.

— А разве неправда? Только он не в моем вкусе; и не знаю, чем он тебе нравится. Беспокойный какой-то.

— Вот это самое беспокойство мне в нем и нравится…

— Не понимаю…

Разговор не клеился. Подруги сидели молча и каждая думала о своем.

— Который час? — спросила наконец Аглая. — Я еще ничего с обеда сегодня не ела и ничего не хочется.

Люба закинула назад руку и надавила маленькую кнопочку; над согревателем сверкнули цифры часов.

— Половина восьмого, — сказала Люба.

— Спасибо, — шепнула Аглая и снова замолчала.

— Тебя перевели? — спросила после долгой паузы Люба.

— Да.

— На какое?

— На макаронное… Это все-таки веселее, чем сортировать и отправлять пакеты.

— А мне мои перчатки надоели хуже… хуже… ну я прямо слова подыскать не могу… есть какая-то старинная пословица… вот только сейчас вспомнить не могу.

— Хуже горькой редьки?..

— Вот именно…

Послышался стук я дверь.

— Войдите, — сказала Люба.

Вошел высокий, хорошо развитый и крепко сложенный юноша.

— Это вы, Павел? — спросила, не оборачиваясь, Люба.

— Да, я. Почему у вас нет света? — промолвил Павел, здороваясь с молодыми девушками.

— Так. Нервы не в порядке.

— A-а… Впрочем, теперь немудрено и расстроиться нервам Знаете последнюю новость?

— Какую? — спросила Аглая.

— Их две, впрочем.

— Какие же?

— Одна — взрыв на центральной станции городского отопления в Москве; взорвался цилиндр с газом, причем разнесло несколько домов, убило больше десятка людей и поломало крышу. Теперь весь город мерзнет.

— Ужасно, — прошептала Люба.

— А другая… Эта новость задевает меня самого за живое. Задержаны, допрошены и приговорены к пожизненному устранению семь человек, членов «Южного общества индивидуалистов», явившихся к нам проповедовать свои идеи. Вчера в Соляном городке им устроили после собрания настоящую овацию; и не успели они вернуться к себе в дом, их, по распоряжению Верховного Совета, взяли и доставили на его экстренное заседание…

— Давно нужно принять крутые меры против этой заразы, — сказала Люба.

— А где же наша свобода? — спросила Аглая.

— Свобода, свобода… Затасканное слово… — ответила Люба. — Эти люди подрывают все общество, грозят несчастиями, страшнее всяких взрывов…

— Против слова нужно бороться словом, — сказала Аглая.

— И против чумы нужно бороться словом? — спросила раздраженно Люба. — А есть слова, которые хуже чумы.

Она заговорила оживленно, волнуясь и жестикулируя:

— Нашлись пророки… Столетиями, тысячелетиями стонало человечество, мучилось, корчилось в крови и слезах. Наконец его муки были разрешены, оно дошло до решения вековых вопросов; нет больше несчастных, обездоленных, забытых; все имеют доступ к свету, теплу, все сыты, все могут учиться…

— И все рабы… — тихо бросил Павел.

— Неправда, — горячо подхватила Люба, — неправда: рабов теперь нет. Мы все равны и свободны. Нет рабов, потому что нет господ.

— Есть один страшный господин…

— Кто?

— Толпа… Это ваше ужасное «большинство»…

— Э-э… Оставьте… Старые сказки. Они меня раздражают. Я не могу слышать их равнодушно…

И Люба замолчала, сжимая нервно руки.

— Они меня влекут к себе, как глубокий омут, в пропасть… — сказала тихо Аглая.

— Кто? — спросила Люба.

— Те, кого ты иронически называешь пророками.

Люба ничего не ответила, скривив презрительно губы.

— Будем чай пить? — спросила она потом, встряхивая головой, словно отбрасывая от себя неприятные мысли о беспокойных людях..

— Будем, — согласились в один голос Павел и Аглая и взглянули друг на друга, как бы поверяя один другому общую тайну.