Валерий Большаков - Другие правила

В оседающей пыли к нему шел человек — маленький совсем, «полтора метра с кепкой», но с громадной головой, как на детском рисунке, и с глазами змеи. Локи! Жилин испытал внутренний нервный взрыв и содрогнулся от удивительного, оргастического удовольствия. Однотонные мысли замкнулись в цепь, а в пустой голове зазвучал высокий, холодный голос: «Повинуйся, слуга!» Напрягшись до слома, Жилин сложил три буквы: «Нет!» — «Подчинись моей воле!» — «Нет, я сказал!» — «Клянись в верности!» — «Фиг!»

Непослушной рукой капитан Патруля выцарапал из кобуры ПП и открыл огонь. Перед глазами мерцание, ствол дрожит и расплывается. А синие лучики никак не могли попасть, били и били в пыль, лишь случайно зацепив ногу Локи. Хромая, психократ отступил. «Типа герой!» — снасмешничал голос. Локи сорвал что-то с пояса и швырнул Жилину под ноги. Мина-паук! Блестящий шарик, размером с бейсбольный, выпустил проволочные лапки, пробежал с полметра и прыгнул… Сегундо скакнул наперерез, но его отбросило взрывом.

Раскололось небо. Земля закувыркалась в огненной свистопляске. Нечеловеческая сила разодрала на Жилине спецкостюм и оторвала обе ноги, вывалила в красную латеритовую грязь сизые кишки, хрястко изломила спину… Страшно. Кто-то знакомый, размазывая по щекам слезы, сажу и кровь, запихивал Глеба в стандартный реанимационный бокс. Голос в наушниках: «!.. Где стратоплан, я спрашиваю?! Живо сюда! Командир ранен!»

Чьи-то руки помогали уложить как надо жалкий человеческий обрубок в горелом камуфляже. И докатилась боль — резучая, нылая, палящая боль, и Жилин провалился в цветущую пустоту…

В Новгороде Великом есть улицы Розважа и Прусская, Рогатица и Людинцева, через Волхов перекинут Великий мост, а ниже его тянется набережная Буян.

Москвичи ходят по Остоженке и Садовому кольцу, живут в Хамовниках, а работают в «Останкино». А Одесса? Ланжерон и Аркадия, Дерибасовская и Портофранковская, Французский бульвар, Молдаванка, Пересыпь, Привоз! Это не топонимы. Это музыка.

Целые поколения складывали их, веками держались, и оттого они особенны и неповторимы. От каждого такого названия веет давнопрошлой жизнью — дымком и парком русской бани… запахом смолистых досок… парным молочком… смородиновым листом, растертым в пальцах… Не всякий город мог с давности хранить в памяти людской похожие знаки, выделявшие его из прочих человечьих селений, подведенных, увы, под общий знаменатель стандарта. Севастополь — смог.

Катерная, Шестая Бастионная, Якорный спуск, улица Камчатского люнета. Звучит ведь! А Графская пристань? Апполоновка? Корабельная сторона? Артиллерийская слободка? Чувствуете, как окутываются парусами линкоры и пароходофрегаты? Как грохочут бомбарды, как лупит картечь по оранжевой черепице, сшибая ветки с кипарисов? Как шумит море, перелопачивая гальку? Как шелестит отбегающая волна — Севастополь…

Капитан Жилин думал об этом, и ничто другое не занимало его мысли. Иногда, правда, память открывала видение… Африка… Зеленая трапеция Нгоронгоро… Огонь, боль, нескончаемые ночи в госпитале…

Жилин поморщился и мотнул головой, будто отгоняя тошное воспоминание. Не нужно было возвращаться в прошедшее, не нужно… Да разве память приневолишь? Вон что вытворяет, гадина… Ладно, хватит об одном и том же. Можно же хоть недолго просто так походить, полюбоваться видами, а в Севастополе есть на что посмотреть.

Глеб поднимался по извилистым лестницам со стертыми ступенями из ракушечника — «трапам», как их называли севастопольцы, — вставал на парапет, шарил взглядом и обязательно находил синее море. Выбирался узкими проходами среди ракушечных стен на солнце — и встречал глазами морскую синеву. Море, корабли, Херсонес, поднимаемый из руин, бастионы… Хороший город.

Ну где еще такое можно увидеть? Оранжевая пластмассовая черепица и темная глянцевая зелень кипарисов… На фоне синего, как стратосфера, моря. Стены домишек из белого инкерманского камня сливаются с белеными каменными заборами, над которыми висят на жердях виноградные лозы. Калитки глубоко врезаны в каменистые изгороди, а рядом вмурованы черные ядра. Еще бы убрать голубые ящички пневмопочты у калиток и конусы энергоприемников на крышах, и можно представить, как тут было во времена «Очакова и покоренья Крыма».

Жилин шагал по плиточной мостовой, ведомый капризом: вот заросший дроком обрыв с лестницей-трапом. Спускаемся. А вот тут вековые каштаны бросают трепещущую тень. Постоим. Нагулявшись, он свернул направо, к лестнице Крепостного переулка. «Трап» уползал вверх вдоль желтой стены с бойницами — все, что осталось от Седьмого бастиона. На верхней площадке Жилин остановился. Отсюда хорошо был виден купол Владимирского собора, выглядывали стеклянные откосы небоскребов у Камышевой бухты, кружева стальных автострад и легкие, с виду даже хрупкие, горбчатые мосты, переброшенные с Южной стороны на Северную.